Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

кто по какой-либо причине не смог или не собирался эвакуироваться, остались бездомными. Им пришлось вырыть землянки и все три года оккупации, и еще не один год после нее, жить в них[44]. Несгоревшим остался район вокруг городской больницы. Человек, которому приказали организовать поджог, не стал этого делать. Сложно сказать, по какой причине. Его за невыполнение приказа успели расстрелять сразу же, буквально перед тем, как немцы вошли в город. Тех поджигателей, которые успели приказ выполнить и не успели уйти, ловили немцы и тоже расстреливали.

Нельзя сказать, что Опочку сдали без боя. Битвы за Опочку не было, но были бои местного значения, и в этих упорных, кровопролитных боях убивали живых людей точно так же, как и в больших сражениях. Армия отступала. Через Опочецкий район в направлении Новоржева отступали войска Западного фронта – части 21-го механизированного корпуса. Корпусом он был больше по названию, поскольку к началу войны не был доукомплектован ни людьми, ни техникой, а уж после начала войны, после неудачных боев в ходе обороны Двинска…

После 8 июля немецкие танки прорвались на мост через реку Великую в полусотне километров севернее Опочки. Преградили им путь наши танки КВ. Вот только боеприпасов у наших танков не было, а потому шли они на таран.

Бои в пригородах Опочки начались 10 июля, а уже 18-го числа начальник немецкого Генштаба сухопутных войск Гальдер записал в дневнике: «В районе Опочки противник пытается атаками пробить путь к своим изолированным частям и вывести их из окружения. Все атаки отбиты». Нет такого краеведа, который, описывая историю Опочки, удержался бы на этом месте от замечания о том, что впервые за пятьсот с лишним лет город был занят врагами. И мы не удержимся.

Из воспоминаний Павла Тихоновича Пильщикова, 1930 г. р., проживавшего в Опочке по улице Красногородской в доме 46:

«В первые дни войны хорошо запомнил бой на окраине Опочки, который вела с наступающими немцами небольшая группа наших бойцов. Особенно хорошо запомнил троих, так как они были рядом с нашим домом. Двое были у пушки, которая не стреляла, потому что нечем было: вместо снарядов там были ящики с гвоздями и мыло. Стреляли эти двое из винтовок, а один, тот, что помогал нам перебираться в окоп за школу, стрелял со второго этажа из окна. Бой этот произошел уже после того, как наши войска, оборонявшие Опочку, отошли с боями, а эти люди, видно, прикрывали их отход.

Хорошо помню, что перед боем в наш дом заходил командир Красной армии и предупредил мою мать, что скоро здесь будет бой с врагом, который уже подходит к городу… Утром действительно был бой, сильный и неравный, наши герои бились до последнего. Немцы шли со стороны хлебного поля и огородов и никак не могли преодолеть открытое пространство, так как из здания школы по ним строчил наш пулемет. Много немцев было побито, солнце уже было на склоне дня, а пулеметчика никак не могли взять.

Потом немцы подтянули орудие и выстрелили из него по школе. Одним из выстрелов прямым попаданием был убит боец, который находился около нашего дома, один снаряд попал в угол школы, захватил край окна, из которого стрелял герой. Пулемет замолчал, а пулеметчика или выбросило волной, или он сам выпрыгнул из окна, но он побежал, падал, поднимался, опять бежал к дороге, где еще были бойцы. До дороги он добежал, скатился в кювет, но был вытащен немцами на штыках. Не знаю, был он еще жив или уже мертв, но враги били его ногами, кололи штыками в грудь, что-то кричали, а потом оставили в кювете, сами ушли. Мы, мальчишки, видели еще одного командира, который лежал под деревом впереди с выколотыми глазами и поколотый штыками».

Iwanstrasse

Начались три года жизни Опочки и ее района в оккупации. Глядя из сегодняшнего дня, можно попробовать эту жизнь разделить на три: жизнь гражданского населения, жизнь подпольную и жизнь партизанскую, хотя все они между собой переплетены, перепутаны и местами завязаны мертвыми, во всех смыслах этого прилагательного, узлами.

Для начала педантичные немцы не поленились поменять названия тех улиц, которые так или иначе говорили о советской власти. Большая часть улиц вроде Почтовой, Садовой, Железнодорожной, Рабочей и Школьной сохранила свои названия, а вот улицам Урицкого, Ленина, Дзержинского и других советских партийных и государственных деятелей названия вернули прежние, дореволюционные. Оставили названия улиц Пушкина и Некрасова. Появились и новые названия. Почему-то все больше для этих целей оккупанты использовали фамилии русских писателей и поэтов – Крылова, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Жуковского и Тургенева. Были и простые, незатейливые названия, которые сотрудники немецкого Опочецкого районного управления выдумали из головы: Iwanstrasse, Katherinastrasse, Perlenstrasse, Landstrasse[45].

К зиме сорок первого Опочка превратилась в склад немецкого оружия, боеприпасов и провианта. Была организована хозяйственная комендатура, которая немедля стала создавать молодежные отряды по заготовке соснового леса для отправки в Германию. Кроме соснового леса опочанам было приказано собирать металлолом, который, как и сосновый лес, отправлялся в Германию. Не рубить лес и не собирать металлолом, понятное дело, было нельзя. За саботаж полагался в лучшем случае концентрационный лагерь, а в худшем расстрел. Работ было множество – ремонтировали под началом немцев подбитые немецкие танки, работали на льнозаводе, на полях, на торфоразработках, чистили и убирали немецкие казармы, строили блиндажи, железную дорогу в Латвию, пилили срубленный лес. И здесь все было организовано – распределением на работы занималась биржа труда.

Сельское население немцы тоже не забыли – каждый крестьянин должен был платить подворный, поземельный и поголовный налоги, а кроме того, сдавать два с половиной десятка пудов зерновых, около 200 пудов картофеля с каждого гектара, 800 граммов шерсти с каждой овцы, не менее 300 литров молока от каждой коровы и многое другое. Понимая, что никаких десятков пудов ржи и сотен пудов картофеля с гектара от разоренного войной крестьянина не получить, если не помочь ему семенами и техникой, немецкие власти весной сорок третьего выдали на посев сотню тонн зерна, 200 тонн картошки и десять тракторов. Правда, помощь эта была разовой – весной сорок второго ее еще не собирались выдавать, а весной 1944-го оккупантам уже было не до нее.

Из статьи «Новая жизнь в Опочке», напечатанной в немецкой газете «За Родину» от 26 ноября 1942 года: «…Большевики при отступлении сильно разрушили и опустошили Опочку. Вся Киевская (главная) улица превратилась в каменные развалины, – почти ни одного дома не