Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

антиобщественные настроения. После Муромского поменяли и коллектив, и руководителя, но… Новый руководитель стал брать деньги со зрителей за каждый спектакль. Пьесы, которые он ставил, были признаны вредными и ненужными. К примеру, пьеса Островского «Поздняя любовь» с подзаголовком «Сцены из жизни захолустья в четырех действиях». Какой пример она подаст советской молодежи? Какой угодно, только не тот, который нужно. К тому же выяснилось, что новый руководитель был ранее судим за расхищение социалистической собственности. Поручили комсомолу взять театральное дело в свои руки, а в кружок принимать рабочую молодежь и ставить полезные и нужные в социалистическом строительстве пьесы.

В 1935 году административную карту снова перекроили. Опочку вместе с районом в составе Великолукского пограничного округа приписали к Калининской области. Еще и отрезали часть района, сделав из этой отрезанной части новый, Красногородский район. Новое великолукское начальство достало новую метлу и летом 1935-го приняло постановление «О болезненных явлениях в Опочецкой парторганизации». Вдруг оказалось, что у части опочецких партийных и советских руководителей эти самые болезненные явления проявляются в «фактах явного разложения, семейственности, круговой поруки, практики банкетов и пьянства». Сделали оргвыводы – исключили из партии районного прокурора, редактора районной газеты, уволили все руководство местного спиртзавода, директора МТС, объявили взыскания работникам горсовета и поменяли секретаря райкома партии. Ну а дальше все пошло по нисходящей до самой земли – председателя колхоза «Красный пахарь» за плохую работу уволили и отдали под суд, а несколько единоличников за то, что не сдали зерно, получили по два года тюрьмы.

Не все, конечно, было так плохо на ниве колхозного строительства. За успехи в труде в феврале 1936 года орденами Трудового Красного Знамени были награждены две доярки совхоза «Красный фронтовик» и овчарница колхоза «Урожай». Заведующему фермой колхоза «Рассвет» дали орден Знак Почета, и уже новый редактор районной газеты поставил в печать приветственное письмо четырех орденоносцев Сталину к 19-й годовщине Октября.

В мае 1937-го оказалось, что опочецкое районное начальство ничем не лучше городского, а еще и хуже. Президиум ВЦИК принял специальное постановление «О работе сельсоветов Опочецкого района Калининской области». Там, где у городских начальников были обычные пьянки, банкеты и семейственность, у сельских имело место «проникновение чуждых элементов в состав некоторых сельсоветов… грубое нарушение социалистической законности вследствие изъятия имущества у колхозников и единоличников, избиение граждан и незаконные штрафы, засоренность колхозов „Красная звезда“, „Исса“ и других бывшими бандитами, контрабандистами и враждебными элементами. И все это в пограничной зоне, находящейся в 5–10 км от латвийской границы». Сделали оргвыводы. Правда, председатель окружного исполкома не был уволен и не отдан под суд, а отделался строгим выговором. Ему крупно повезло, потому что на дворе стоял 1937 год.

В марте 1937 года парторг железнодорожной станции Опочка Беккерт докладывал куда следует, что два беспартийных грузчика Дмитриев и Бреер мало того что вели подрывную работу против стахановского движения, но еще и выкололи глаза на портрете Кагановича. Получили грузчики за это по пять лет лагерей.

В 1938-м в Опочке стали асфальтировать тротуары. Построили новую гостиницу и два жилых дома. Через год – новый родильный дом, среднюю школу, детский сад, а в 1940 году еще одну среднюю школу, прачечную, ветлечебницу и ветаптеку. В январе 1941-го стали производить чемоданы, детскую мебель, игрушки, трикотаж, колеса и ободы для конных подвод, открывали обувные мастерские и химчистки[42]. Управление Ленинградской железной дороги в апреле 1941-го выделило 600 000 рублей на строительство нового железнодорожного вокзала – старый был рассчитан всего на сотню пассажиров в день, а их было в три раза больше. Думали управиться до конца года…

«Спешно уничтожаем добро»

Первая бомба упала на Опочку уже 2 июля 1941 года. К тому времени Опочка и район были уже наводнены беженцами и отступающими войсками, шедшими со стороны Латвии. До первых чисел июля опочане продолжали ходить на работу, поскольку за опоздание, а тем более за прогул можно было запросто сесть в тюрьму. Про эвакуацию местному населению власть даже не намекала. Более того, военнослужащим было запрещено говорить населению об отступлении. На все вопросы приказано было отвечать, что идет перегруппировка войск. 3 июля еще вышел номер газеты «Путь к коммунизму» – как оказалось, последний перед оккупацией. И в нем не было ни слова об истинном положении дел. Весь номер был занят перепечатками статей из центральных газет: «Каждое предприятие, каждый дом – крепость обороны», «В Совнаркоме СССР о всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне», «Страдания бельгийского народа под игом германской оккупации», «„Мы не хотим воевать с Красной Армией“ – рассказы немецких солдат». Напечатали и местное – выступление семидесятилетнего члена колхоза «Ударник» Демида Федорова под заголовком «В порошок сотрем фашистскую банду».

Между тем днем и ночью вывозили на восток трактора, сельскохозяйственную технику, колхозных коров и овец. 5 июля прекратил работу Госбанк. Деньги и ценные бумаги погрузили на полуторку и две подводы. До Госбанка Марийской АССР довезли все эти богатства три человека – безымянный красноармеец с винтовкой от военкомата, главбух Блохин и кассир Афонский. Все довезли, до копейки.

Когда казначей Опочецкого льнозавода Смирнов с большой суммой денег для выдачи зарплаты и выходных пособий пришел на льнозавод, там уже никого не было. Повернулся Смирнов и пошел с этими деньгами в Калинин, которому тогда подчинялась Опочка, чтобы сдать эти деньги в отделение Госбанка. Пешком пошел. Дорогой голодал, но ни копейки на себя не истратил.

В начале июля, когда немцы взяли соседний Остров, все стало понятно и без сообщений в газетах. Начали эвакуироваться, а вернее, бежать на восток, кто как мог. 6 июля 1941 года исполняющий обязанности начальника штаба 46-й танковой дивизии майор Д. Г. Бацкиаури сделал запись в дневнике: «Здорово укрепились за Опочку на рубеже р. Великой. Потрепали под Опочкой основательно танковую дивизию СС[43]. Опочка горит. Спешно уничтожаем добро. Жуть берет, но оставить нельзя, лучше сжечь. Минируем дороги. Рвем мосты».

Жуть еще как брала. Взорвали спиртзавод. Командование Опочецкого гарнизона приказало коменданту города Опочку сжечь. Сжигать ее должны были местные комсомольцы, не призванные в действующую армию по возрасту или по болезни. Сжигать предполагалось все без разбору, и потому комсомольцы-поджигатели заранее предупредили горожан, что тех, кто будет пожары тушить, расстреляют на месте.

Одноэтажная Опочка с ее деревянными жилыми домами горела хорошо. Сожгли практически полностью дома на улицах Ленина, Урицкого, Набережной, Некрасова. На улице Почтовой сгорели все дома, за исключением трех, принадлежавших знакомым коменданта. Сгорел почти весь район за рекой Великой – Завеличье. Те,