Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

7 ноября 1941 года на центральной площади города немецкие власти повесили восемнадцатилетнюю Басю Малк, приехавшую в начале года в Опочку по месту службы мужа – лейтенанта стрелкового полка. В начале войны муж Баси со своим полком отправился в Прибалтику, а Бася осталась в Опочке рожать сына. Она его успела родить буквально за несколько дней перед тем, как немцы заняли город. Эвакуироваться они не успели. Сын ее заболел и долго не прожил, а Бася пошла работать в немецкую комендатуру переводчицей, поскольку прекрасно знала немецкий язык. После войны ее знакомая Анна Семеновна Варфоломеева вспоминала: «Бася пошла работать переводчицей сознательно, чтобы знать, что творится у фашистов. Мне она сказала: „Поработаю, узнаю про дела у гитлеровцев и уйду к партизанам“». Долго ей проработать переводчицей не пришлось: ее выдал немцам Иван Алексеев – сосед по дому. Паспорт, в котором Бася Малк была записана литовкой, не помог. Немцы запросили полицию ее родного Шяуляя и… Басю отправили в гетто. Трудно сказать, какую пропагандистскую работу вела Бася среди жителей гетто, но долго она там не задержалась. Ее отправили в гестапо на второй день после того, как она крикнула одному из военнопленных, одетому в немецкую форму: «Ты – предатель!»

Из воспоминаний Ольги Васильевны Гавриловой: «Однажды моя двоюродная сестра Рая (партизанская разведчица, носившая кодовое имя „Абсолют“) пришла с работы и сказала матери, чтобы она нас, детей, ни в коем случае не пускала на площадь. Там построили виселицу (примерно напротив дверей нынешнего магазина „Культтовары“). Должны были казнить молоденькую еврейку, сказали – за связь с партизанами. И хотя полицаи сгоняли народ на площадь смотреть казнь, мы туда не пошли, спрятались. Но через день или два мама послала меня на Завеличье, к тете Фросе. И мне пришлось пройти мимо виселицы. Тело казненной еще не убрали. Я старалась не смотреть в ту сторону, но все равно увидела ее… туфелька с одной ноги свалилась… И табличка там была. Мол, так будет с каждым, кто связан с партизанами»[47].

К марту сорок второго немцы пригнали в гетто еще пятьдесят евреев, арестованных в Опочецком районе. 8 марта всех их вывели за пределы города и расстреляли.

Из воспоминаний Ольги Васильевны Гавриловой: «Я встретила на мосту колонну евреев под охраной полицаев. Это была большая колонна. Не менее 15 м длиной, а шириной во всю проезжую часть моста. Шли мужчины, женщины с детьми, старики, некоторые – совсем уже дряхлые, с палочками. Шли, поддерживая друг друга. Я увидела в этой колонне и нашу соседку с маленьким ребенком на руках и с другими членами ее семьи и еще подумала тогда: так вот для кого мама ей давала молоко… Дома я рассказала, что евреев куда-то повели. А на следующее утро в городе стало известно о расстреле. Рассказывали, что земля в яме, куда сбросили расстрелянных, шевелилась, ходуном ходила – вместе с убитыми туда упали и раненые, и, может быть, дети, совсем не задетые пулей…»

Газета «Новости Пскова», 23 февраля 1998 года. «Командовал расстрелом немец, а убивали людей русские каратели. Полицаи, среди них был и Сердитов, выводили из стоявшей на дороге колонны по 3–5 человек, раздевали их догола, отрывали друг от друга прощавшихся женщин, мужчин, стариков, детей и вели их к выкопанному в лесу рву. Раздавались выстрелы – и опять отбор новой партии. Когда стихли последние залпы, но пороховой дым стлался по кустам урочища, каратели покинули место казни, увозя на подводах одежду и обувь своих жертв. И тут в наступающих мартовских сумерках из урочища на дорогу выбралась в одной рубашонке и босиком девчушка и припустилась бежать к видневшимся вдали постройкам. Прибежала она в совхозный поселок Земский Двор. Из ее сбивчивого рассказа можно было только понять, что ее мать в последнюю секунду успела прикрыть дочь своим телом и упала на нее, сраженная пулями. Женщины приняли девочку как родную и спрятали в укромном месте. Но нашлась-таки подлая душа и выдала немцам тайну. Приехал Сердитов с другими полицейскими, отыскали девочку и увезли ее в Опочку. И. Н. Чернов, житель поселка, вспоминал, что ему никогда не забыть расширенных от ужаса глаз девочки. Позднее на вопрос Чернова: „Что с девочкой?“ – Сердитов ответил: „То же, что и с ее матерью, они теперь вместе“»[48].

Газета «За Родину», Псков, 4 декабря 1942 года. Из статьи «Опочка обновляется»: «Идешь по городу и удивляешься: прошло немного более года, как немецкие солдаты пришли в Опочку, а уже многое изменилось. Улицы сглажены, посыпаны гравием и утрамбованы; на месте старых обгорелых развалин возникли новые, удобные дома. Их строят немецкое командование и частные граждане. Жители с каждым днем убеждаются, что для них настала новая эра, открытая немецким народом».

Осенью 1943 года немцы, понимая, что рано или поздно из Опочки придется уходить, выкопали трупы расстрелянных евреев и сожгли.

Из акта Опочецкой районной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников от 29 ноября 1944 года. Свидетель Евдокия Степановна Порозова по вопросу сожжения советских граждан рассказала: «Проживая в 300 метрах от места сожжения трупов еврейского населения, я была очевидцем этого факта. Осенью 1943 в течение 2-х суток немцы на костре сожгли трупы расстрелянных евреев, место сожжения их охранялось вооруженными немцами, дорога, проходившая через дер. Пухлы, в течение 2-х суток была закрыта. К месту сожжения беспрерывно ходили немецкие автомашины – подвозили дрова».

«Произведенным осмотром места сожжения установлено: в 2-х метрах от ямы, где были зарыты трупы расстрелянных евреев, на поверхности почвы имеется большое количество человеческой кости, сожженных на костре». (Список расстрелянных и сожженных прилагается.)

Газета «За Родину», Псков, 31 августа 1943 года. «В июле прошлого года в Опочке (Лен. обл.) был дан первый спектакль местного драматического кружка, организатором которого явился беженец – режиссер и артист Рославлев, автор книги „Дело народной сцены“. Рославлев устроил в городе вечер художественного чтения Пушкина. Гоголя, Толстого и Чехова, а уже через месяц поставил пьесу Островского „Не все коту масленица“. Первое время ставились больше водевили, скетчи и т. п., а также устраивались „пестрые вечера“: рассказы, пение, танцы. Руководил этой работой бывший слушатель студии при новгородском театре Плегер. Скоро определились молодые театральные силы: Яковлев, Федорова и другие. Пьеса Мольера „Лекарь поневоле“ имела шумный успех у зрителей и была поставлена