Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

американский друг. Меня нетрудно было сразу распознать как местного. Судя по его внешности и русскому акценту, незнакомец мог быть преподавателем английского языка. Он не счел нужным представиться. Впрочем, по местным весьма демократичным обычаям не представиться первым при встрече с незнакомым человеком не считается особым нарушением этикета. Мужчина продолжал как-то суетливо и назойливо задавать свои вопросы. Ситуация становилась неловкой. Почему бы этому любопытствующему не оставить нас в покое?

Алик явно не желал идти ему навстречу. Он внезапно перестал понимать простой английский и только издавал какое-то хмыканье. Я включился в его игру и со своей стороны старался как-то дать понять незнакомцу, что его навязчивость неуместна. Мужчина настойчиво продолжал предлагать встретиться в удобное время, чтобы поговорить по-английски. Автобус остановился. Мы приехали и с поспешными туманными обещаниями выскочили из автобуса, оставив назойливого незнакомца в неведении, а его любопытство неудовлетворенным.

Алик выразил свое мнение по поводу автобусного инцидента, сказав, что он предпочитает держаться подальше от таких навязчивых субъектов, во‑первых, и не хотел бы афишировать тот факт, что он американец, во‑вторых. Он спросил меня, что, если он будет из Прибалтики, скажем, Эстонии или Латвии. Не знаю, откуда ему пришла эта идея, однако в этом что-то было. В качестве латыша или эстонца, граждан Советского Союза, Алик считался бы своим. Это могло сработать и было бы забавно. И действительно, позже он, случалось, объяснял свой акцент, выдавая себя за латыша. Он так разыгрывал девушек, которые могли бы относиться настороженно к американцу, однако не имели ничего против своих сограждан из Прибалтики. Такой парень считался приемлемо иностранным и романтичным, а знакомство с ним не повлекло бы за собой осложнений со стороны компетентных органов.

Реакция Алика на эпизод в автобусе, наряду с некоторыми другими признаками, свидетельствовала о каких-то переоценках, происходивших в сознании моего американского друга. Похоже, он устал быть объектом пустого любопытства окружающих лишь потому, что был американцем. Действительно, наши граждане в своем простительном невежестве воспринимали его как некоего забавного эксцентричного иноземца, от которого можно было ожидать чего угодно. Они подсознательно руководствовались образом американца из голливудских кинофильмов и отказывались видеть в нем обычного человека. Такое отношение окружающих если и забавляло Алика на первых порах, то позже стало раздражать. В своем придуманном имидже он надеялся уйти от всего этого хотя бы на время, пока он играл свою роль.

Наша семья занимала две комнаты на последнем этаже четырехэтажного дома на Ленинградской улице. Соседи, супружеская пара, жили в третьей комнате трехкомнатной квартиры. Мы делили с ними ванную комнату и кухню. При острой нехватке жилья в Минске (как, впрочем, и по всей стране) делить квартиру с соседями было типичной ситуацией.

Наш дом был спроектирован и построен немецкими военнопленными вскоре после освобождения Минска. Комнаты отличались высокими потолками. Фасады здания были украшены декоративными элементами. Архитектура нашего кирпичного здания выгодно отличалась от блочных сооружений из железобетонных конструкций поточного производства. Эти безликие чисто функциональные многоэтажки возникли в большом количестве в тщетной попытке Н. С. Хрущева преодолеть ужасающую нехватку жилья в стране. Отличавшиеся малыми размерами комнат и низкими потолками, они были прозваны в народе «хрущевками»1 по имени инициатора их появления. Ходила шутка, что то, чего Хрущеву определенно не удалось сделать за время своего правления, так это окончательно сблизить полы и потолки в своих «хрущевках».

С торца здания открывался вид на небольшой парк. Верхушки деревьев в нем достигали уровня наших окон. В теплое время года можно было любоваться видом зеленых крон кленов и каштанов.

Я познакомил Алика со своей матерью Александрой Сергеевной и сестрой Эммой. Мой отец был на рыбалке – его любимом занятии по выходным. Алик выглядел несколько скованно, словно не зная, как себя вести. Возможно, это было связано отчасти с тем, что моя сестра, которую все считали хорошенькой, отличалась своеобразной напористой манерой общения. Она была на шестнадцать месяцев старше меня, однако это не давало ей права смотреть на меня свысока. Окончив школу с золотой медалью, она продолжала быть блестящей студенткой политехнического института. Я не хотел бы служить мишенью ее саркастических выпадов, когда она была не в духе. Эмма пережила личную трагедию, когда ее муж внезапно умер от острой лейкемии за год до этого, оставив ее с восьмимесячной дочкой Светой.

Алик был также «представлен» моей племяннице Свете. Он определенно умел ладить с детьми. Малышка не только не заплакала при виде незнакомого лица, но и, ухватив его за палец, что-то залепетала.

Моя мать видела в моем друге скорее одинокую душу, заблудшую на чужбине. Он, конечно, нуждался в ее опеке и поддержке. Она сама происходила из глухой сибирской деревушки, куда высылали на поселение политических заключенных. В суровом сибирском быту местные оценивали поселенцев прежде всего по их человеческим качествам и всегда были готовы прийти на помощь обделенным.

Пока она готовила ужин, мы были предоставлены сами себе. Должно быть, что-то случилось с Аликом после встречи с моей семьей. Он пребывал в задумчивости, и я подумал, что мог что-то упустить. На мой вопрос он ответил, что все замечательно.

Алика заинтересовала моя радиола. Она намного превосходила его портативный транзисторный радиоприемник. Я с гордостью поведал, что в моей радиоле, помимо длинных и средних волн, было еще четыре расширенных коротковолновых диапазона. На крыше дома я установил направленную антенну, что обеспечивало хороший прием англоязычных передач круглые сутки. Его собственный транзистор позволял лишь неизменно плохой прием зарубежных радиостанций. Поймав «Голос Америки», Алик замирал, прижав ухо к динамику, улавливая слабые звуки, пробивавшиеся сквозь электронные помехи2.

Как обычно, я настроился на трансляцию Би-би-си из Лондона. На лице Алика появилось кислое выражение, и он сказал, что предпочитает «Голос Америки». Я редко слушал эту станцию и предложил ему занять мое место у приемника. Вскоре он нашел свою любимую передачу. Его лицо стало серьезным.

Утолив свою жажду новостей из Штатов, Алик переключился на мои грампластинки, представляющие коллекцию классической, народной и поп-музыки. Он остановился на пластинке с портретом Поля Робсона на суперобложке. Любопытный выбор! Поль Робсон, чернокожий американец, суперзвезда, певец, актер и спортсмен, человек-гигант с огромной харизмой, был очень популярен в Советском Союзе. Его песни звали на борьбу с расовой сегрегацией, за мир и дружбу между народами.

Пропагандистские усилия по дискредитации Поля Робсона, развязанные в США, и его вызов в Комитет по антиамериканской деятельности только увеличили его популярность в Советском Союзе. Он приобрел статус несокрушимого борца против расизма, за мир и права трудящихся. Популярный сатирический журнал