Стоп-кадр. Легенды советского кино - Николай Ирин

Павел Кадочников многим представляется сегодня эдаким заправским героем-любовником: улыбчивый, статный, импозантный, обаятельный. Вот и девчонки в театральном институте звали его, младшего на курсе, «Павлушенька-душенька». Но после пристального вглядывания в экранные образы, по мере приближения к разгадке личностной сути этого актера первое впечатление корректируется. Он – фигура не только яркая, но и весьма сложная, хотя в его богатой фильмографии интеллектуально нагруженных ролей фактически нет.

Десяток картин с участием Павла Петровича стали абсолютной классикой. Мало кто из его современников мог похвастаться тем, что проявил себя на первых ролях в таких разнохарактерных работах, как высоко ценимый синефилами всего мира «Иван Грозный», премированная властями, но отнюдь не казенная «Повесть о настоящем человеке», по сию пору обожаемая зрителями «Укротительница тигров», поучительный для детей и их родителей гротеск «Проданный смех»… Особое место в творческой биографии артиста заняла послевоенная картина Бориса Барнета «Подвиг разведчика», открывшая в нашем кино тему хитроумного агента в тылу врага. Много позже зритель увидел и полюбил типологически схожих персонажей в исполнении Вадима Бероева и Станислава Любшина, Вячеслава Тихонова и Олега Даля, однако почти два десятка лет именно майор Федотов служил образцом для подражания миллионам мальчишек, грезивших о трудной, самоотверженной и очень успешной работе на благо Родины.

«Подвиг разведчика» позволяет докопаться до сущности актерской натуры Кадочникова. Изначально роль советского супермена предназначалась Николаю Крючкову, чье имя гремело тогда на всю страну: у Барнета он снимался еще в начале 1930-х, а дружили эти двое и того дольше. По психофизике Николай Афанасьевич – целеустремленный, мужественный, волевой, несгибаемый. Казалось бы, кому, как не ему, играть героического офицера разведки?! Считается, что уход Крючкова со съемок картины был продиктован личными обстоятельствами. Хотя не исключается и другая причина: утонченный мастер режиссуры, Борис Барнет заподозрил, что назначение «заведомого победителя» на роль того, чья жизнь перманентно висит на волоске, снизило бы градус напряжения.

Пересмотрите финальный эпизод, где наш майор берет в плен брутального немецкого генерала фон Кюна, которого играет сам постановщик. Можно ли в случае назначения Крючкова быть уверенным заранее, что противостояние в кадре двух похожих по типажу исполнителей станет выглядеть во всех отношениях выигрышно. Барнет в молодости был спортсменом, боксером, крепко сбитый и ловкий Крючков по внешним параметрам ему не уступал. Незабываемый эффект «Подвига разведчика» состоит в том, что невозмутимому, самоуверенному, повидавшему виды «тевтонскому рыцарю» противостоит молодой человек с весьма тонкой душевной организацией. Картина держится на том, что Кадочников играет майора Федотова, как бы стараясь преодолеть свою деликатную натуру.

Сценарий фильма писали сразу три опытных драматурга, однако в отсутствие сюжетного канона они были вынуждены довольствоваться простейшими ходами и блоками. Это вам не «Семнадцать мгновений весны» из эпохи, когда жанр развился и все в нем отстоялось. «Подвиг…» не стал бы событием, когда бы не прозорливость Барнета, поддержанная внутренней тонкостью Кадочникова. Схематичность сюжета прощается зрителями потому, что фильм считывается как этакий героический юношеский фантазм. Благодаря участию в главной роли артиста с поразительной скоростью эмоциональных переключений мы подсознательно списываем грубость сюжетных построений на универсальную бескомпромиссность молодости. Убери Кадочникова, и останется грубо сколоченный каркас. Эта всем известная картина, как ни странно, недооценена, потому что ее беспримесный романтизм – самой высокой пробы. И вообще «Подвиг разведчика» – много больше, чем кино приключенческой тематики.

Уже в 1920-е, культивируя социальный оптимизм, наш кинематограф стал буквально коллекционировать молодых людей и девушек, способных осуществить почти мгновенный переход от суровой гримасы с примесью меланхолии к лучезарной улыбке. И у каждой звезды были при этом собственный обертон, своя специфическая траектория психической трансформации. Нечто очень важное во внутреннем устройстве Кадочникова обнаруживается в начальном эпизоде теперь уже легендарной картины Сергея Юткевича «Человек с ружьем». У 23-летнего актера там всего несколько стилизованных под деревенское просторечие реплик. Он играет молодого бойца с кульком семечек, который отправляется через линию фронта угощать своим нехитрым гостинцем немецких солдат. При этом безымянный персонаж, которого буквально через пять минут экранного времени убьют, расплывается в нечеловечески красивой улыбке – то ли ребенок, то ли ангел во плоти.

Сравним механизм этого психологического перехода, допустим, с внутренней линией другого простака, всем известного чапаевского ординарца в исполнении Леонида Кмита. Тот меняет мерехлюндию на ослепительную ухмылку не менее стремительно и убедительно, но Петькино веселье – напористое, пожалуй, даже чересчур агрессивное. В какой-то мере там закономерны методичные покушения чапаевского орла на девичью честь телесно притягательной пулеметчицы. Представить себе, что подобным образом обнаружит свои чувства какой-нибудь из персонажей Кадочникова, просто-напросто невозможно. Даже его внешне грубоватый, затянутый в кожу, оснащенный молодецкими повадками мотогонщик Федор Ермолаев из «Укротительницы тигров» преисполнен душевной глубины. Кадочников вроде бы уверенно ведет «мужественную линию», но едва заметными штрихами этот жанровый рисунок подправляет. В результате получается удивительный образ, который в нашем кинематографе сопоставить, пожалуй, не с чем: нежный гонщик, сердечный друг, а не преследователь на железном коне.

Во второй, запрещенной в послевоенном Советском Союзе серии «Ивана Грозного», где актер великолепно сыграл Владимира Старицкого, Эйзенштейн довел до предельного накала противостояние этого взрослого ребенка и его властолюбивой мамаши Ефросиньи. «И пошто ты меня на власть толкаешь? Пошто на заклание отдаешь?!» – Кадочников умудряется выразить в условном пространстве фильма линию сакральной жертвы, в соответствии с общей идеей режиссера воплощает едва ли не куклу-марионетку, почти мультипликационного персонажа и при этом создает огромный психический объем. Владимир вечно льнет к матери, утверждая тем самым полную зависимость от нее, но внезапный протест («пошто на заклание отдаешь») как проявление этакого неотмирного всеведения обеспечивает фильму режиссера-материалиста приток мистических энергий.

Сергей Эйзенштейн подарил артисту, которого намеревался снимать в третьей серии картины сразу в двух совершенно новых ролях, фотографию со следующей надписью на обороте: «Дорогому оборотню Павлу, с невероятной легкостью проходящему километры извилистых путей». Впрочем, уникальную способность Кадочникова к перевоплощению отмечали все без исключения коллеги по кинематографическому цеху. В картине Семена Тимошенко «Запасной игрок» у Павла Петровича – первоклассное актерское окружение, а роль не главная. Однако именно он стал смысловым центром картины, сначала скрываясь под личиной поющего и танцующего старика Дедушкина, а затем срывая грим и представ уже в качестве неотразимого красавца Светланова.

Кадочников существует в рамках водевильного сюжета так же органично, как и на территории романтической героики, в замаскированном под историческую хронику мифопоэтическом пространстве XVI столетия, в сердечной мелодраме с комедийными обертонами. Обладая уникальным голосом и абсолютным слухом, он в апогее славы, в 1950-е, записывался на пластинки, выступал с концертами. Две первые строчки выразительно исполненной Кадочниковым песни