Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

новостью, что правительство впервые публично объявило о том, что обнаружило доказательства существования революционной организации и произвело множество арестов. Когда 25 февраля за два дня до нового созыва Государственной думы я уезжал в Финляндию, атмосфера была напряженной.

В Хельсинки политическая атмосфера была спокойной. На обеде, устроенном давними товарищами-курсантами, я встретил много бывших офицеров и старых друзей, и мы много говорили о войне, особенно об операциях, в которых я участвовал и которые описал им с помощью привезенных с собой карт Галиции и Волыни. Но ни слова не было сказано о двух тысячах финских добровольцев, два последних года проходивших военную подготовку в Европе, готовясь вступить в армию, призванную освободить Финляндию, когда начнется ожидаемая революция в России. Также я не предполагал, что некоторые из моих коллег-гостей меньше чем через год составят ядро сымпровизированного мной штаба этой создаваемой армии, пока остававшейся лишь мечтой.

Глава 5

Революционный 1917 год

События в революционном Петрограде. – Возвращение на фронт. – Наступление Керенского и его провал. – Постепенное разложение армии. – Отпуск по болезни в Одессе. – Пророчество. – Петроград после большевистской революции. – Возвращение в Финляндию. – Чему меня научили годы, проведенные в России

Когда я уезжал из Хельсинки 9 марта 1917 года, газеты сообщали о беспорядках в Петербурге. Разъяренная нехваткой хлеба толпа разграбила несколько булочных, начались демонстрации и кровопролитие.

Однако на следующий день я сам убедился, что кризис не затронул центр Петербурга, где жизнь шла своим чередом. Тем не менее пулеметы на перекрестках улиц и усиление полиции казачьими патрулями показали, что власти начеку. С другой стороны, говорилось, что казаки отказались вмешиваться в действия демонстрантов, возможно, потому, что левые элементы обвинили их в провале революции 1905 года. Дума заседала почти без перерыва с 27 февраля, и требования о создании парламентского правительства становились все настойчивее.

В воскресенье, 11 марта, я совершил почти невозможное – достал билет на балет в Императорской опере. В конце представления я попытался найти машину, которая отвезла бы меня в Hotel сГEurope, но нигде не было видно ни одной машины, а большая площадь была пуста. Очевидно, что-то случилось. Бывший сослуживец-офицер подвез меня в гостиницу на своей машине, и, пока мы ехали, я увидел, что вдоль тротуаров Большой Морской и Невского стояли солдаты, но, кроме них, не было ни души. Вечером первые признаки революции достигли центра города, и гарнизон привели в боевую готовность.

В ресторане отеля я встретил друга Эммануила Нобеля, главу компании «Нобель», предложившего прогуляться до ближайшего клуба, посещаемого депутатами Государственной думы. Когда мы туда добрались, сонный портье сообщил нам, что в тот вечер никто из членов клуба не заходил. По возвращении в отель мой друг указал мне на недавно приобретенный его фирмой дом, где расположилась их контора.

На следующее утро перед моим отелем собралась большая толпа, а шумные группы людей маршировали с красными повязками на рукавах и со знаменами. Совершенно очевидно, что они полны революционного пыла и в опасном настроении. У входа в отель стояла группа вооруженных гражданских и несколько солдат. Вдруг один из них заметил меня, стоящего в окне в военной форме, и стал указывать на меня своим товарищам. Минуту или две спустя старый добрый гостиничный портье, задыхаясь, ворвался в мой номер и сумел, запинаясь, пробормотать, что началась революция, мятежники арестовывают офицеров и спрашивают, где мой номер.

Было ясно, что нельзя терять ни минуты. На мне была форма и сапоги для верховой езды, и, быстро сорвав шпоры, я надел шубу, на которой не было военных знаков различия, и папаху – и солдатскую, и гражданскую шапку – и спустился по служебной лестнице. Прежде чем покинуть отель, я зашел предупредить своего адъютанта и сказал, что попытаюсь позвонить ему позже. Толпа и охранники разошлись, и, выйдя из отеля, я пошел тем же путем, что и накануне вечером с Нобелем. Я решил зайти в его новую контору и попытаться выяснить, что происходит.

Казалось, революция набирает обороты с огромной скоростью, но власти бессильны. Большая часть войск присоединилась к восставшим, тюрьмы взяты штурмом, и тысячи преступников, а также политических заключенных освобождены. Полицейские участки разграблены толпой и подожжены. Горело несколько правительственных зданий.

Та часть города, где мы находились, была, безусловно, небезопасной, и меня убедили проводить Нобеля и француза из его конторы до дома на другом берегу Невы. Подъехав к мосту, мы остановились у сгоревшего полицейского участка, чтобы прочитать официальное объявление. Услышав за спиной слова: «Да это же переодетый офицер», мы пошли дальше, будто ничего не слышали. Когда добрались до моста, кто-то положил руку мне на плечо и окликнул проходивший мимо военный патруль, попросив его взглянуть на наши документы. Первым достал из кармана паспорт француз, но солдату потребовалось несколько минут, чтобы его изучить, что дало нам время подумать. Когда было сказано, что паспорт француза в порядке, Нобель сказал, что он шведский подданный и паспорт находится у него дома, где они смогут его посмотреть, если согласятся нас сопровождать. Окликнувший патруль мужчина повернулся ко мне со словами: «Ну, а как насчет вас? Где ваши документы?» Я объяснил, что только сегодня приехал из Финляндии и что мой паспорт в моем чемодане на Финляндском вокзале. Свой багаж оставил там, потому что не было такси. Если они согласятся проводить меня до вокзала, то узнают из моего паспорта, что я финский подданный.

К счастью, начальнику патруля, казалось, не терпелось поскорее вернуться, и он объявил, что все в порядке, и нам разрешили уйти. У Нобеля мне было очень уютно, но, чувствуя, что присутствие русского генерала в доме опасно для семьи, я решил переехать к жившему по соседству бывшему финскому офицеру. Этот офицер, лейтенант Селин, у которого в Петербурге был бизнес, при нашей встрече в Хельсинки предложил мне обратиться к нему, если у меня возникнут трудности с жильем в Петербурге. Несмотря на решительные протесты семьи Нобелей, я в тот же вечер ушел в сопровождении сводного брата моего хозяина, который проводил меня тихими закоулками. Уличное освещение было очень тусклым, да и лишь в немногих домах горел свет. Мимо проносились машины с красными флагами, заполненные солдатами, вооруженными гражданскими и проститутками. Тут и там горели большие костры, у которых собирались люди погреться холодной мартовской ночью. Небо было красным от горящих зданий, со всех сторон доносились гудки пожарных машин.

Мы без происшествий добрались до дома Селина, и, позвонив в дверь, я оказался лицом к