Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 - Литературно-художественный журнал

Ганс. Говорю же, нам никто не платит. Мы сами кормим бездомных животных, потому что они нуждаются в нашей помощи.

Первый Советник. Животные? В вашей помощи?

Ганс. Ну да.

Первый Советник. Послушай, ты же сын уважаемых родителей, твой отец пророчит тебе будущее врача. Вот видишь, я все про тебя знаю. Ты же умный парень, Ганс. Зачем ты совершаешь эти глупости?

Ганс. Это не глупости. Это наша прямая обязанность, обязанность человека – помогать тем, кто слабее.

Первый Советник. Ты знаешь, что я могу тебя повесить?

Ганс. Знаю.

Первый Советник. Я не люблю вешать людей… Они некрасиво дергают ногами, хрипят, из них льются нечистоты. Это неприятная процедура. Но я вынужден ее совершать, потому что больше всего в жизни я ненавижу ложь. Ложь, Ганс, вот что губит людей! Я могу простить бандита, честно покаявшегося в своем злодеянии. Но я не могу помиловать человека, который даже перед лицом смерти продолжает лгать и притворяться! Зачем ты кормил крыс, Ганс, ответь мне?

Ганс. Я не кормил крыс.

Советник вдруг резко поднялся и со всего размаха ударил Ганса по щеке. Щеку обожгло словно огнем. Следующий удар пришелся под ребро. Дыхание перехватило, на глазах выступили слезы. И еще удар… И еще… Ганс не мог произнести ни звука, он задыхался, в его голове вихрем пронеслись воспоминания той страшной ночи, когда он попал в тюрьму. Наконец Ганс набрал в легкие побольше воздуха и закричал.

Ганс. Я не кормил крыс! Не кормил! Не кормил!

Первый Советник. Увести его!

2

Палач стоял на городской площади и насвистывал какой-то веселый марш. Настроение у него было чудесное – сегодня ему предстояло повесить всего троих бунтовщиков, а после обеда день обещал быть абсолютно свободным. Он без особого интереса наблюдал, как перед ним рабочие возводили эшафот. Но заметив оплошность одного из работников, палач перестал свистеть и крикнул.

Палач. Ровнее, ровнее кладите доски!

К палачу подошел Башмачник.

Башмачник. Ты уже здесь, кровопийца?

Палач. Я прихожу сюда ровно во столько, во сколько мне предписывает закон.

Башмачник. Кого сегодня казнят?

Палач. Каких-то бунтовщиков…

Башмачник. У нас теперь в кого ни плюнь – бунтовщик…

Палач. Оно и верно. На прошлой неделе казнил двоих, на этой вот трое…

Башмачник. Много работы, говоришь?

Палач. Работы всегда много. Одно хорошо – их всех вешают. По мне, это самое простое. Сжигать людей я не люблю – запах горелого мяса так въедается в одежду, что моя хозяйка еще долго потом отстирывает мою мантию…

Башмачник. Тьфу, кровопийца!

Палач. Я делаю лишь то, что предписывает мне закон.

Башмачник. Ну и работенка у тебя…

Палач (пожимает плечами). Работа как работа…

Башмачник брезгливо отвернулся и заковылял дальше. Меж тем на площади собиралась толпа. Люди разного толка – мужчины, женщины и дети, беднота и знать – со всех концов города стягивались к эшафоту. Палач с отвращением посмотрел на людей – он считал их зеваками и бездельниками. С другой стороны, в глубине души ему льстило, что на его работу приходит посмотреть так много зрителей.

Наконец все собрались: судья, глашатай, газетчики, господин Первый Советник. Последний пришел значительно позже остальных и, кажется, запыхался. Судья – маленький скрюченный человек – нервно царапал пером свиток бумаги. Остальные выглядели совершенно спокойными. Первый Советник кивнул палачу.

Первый Советник. Пора начинать.

Палач в свою очередь кивнул охране. Те вытянулись по струнке и торжественно зашли в ратушу, откуда вскоре вывели троих несчастных со связанными руками. Когда всех троих пленников подвели к эшафоту, палач невольно вздрогнул. Приговоренным к казни, кажется, не было и шестнадцати лет. Два мальчика и девочка с худеньким беличьим лицом глядели на него неотрывно, в их глазах явственно читался страх. Охрана завела несчастных на эшафот. Следом за ними поднялся палач. Он жестом попросил охрану уйти. Эшафот был его сценой, и он не любил присутствия на ней посторонних. С уверенной ловкостью палач скрутил виселицы из свисающих с трех крюков толстых веревок и надел на шеи заключенных по петле. При каждом прикосновении к коже пленников палач чувствовал, как тех бьет нервная дрожь. Впрочем, ему было не привыкать – он видел, как люди от ужаса сходили с ума прямо на эшафоте, и потому к чужому страху давно привык. Но внезапно почувствовал, что ему жаль девочку с беличьим лицом, ведь она выглядела совсем ребенком – не старше его тринадцатилетней дочери. Палачу захотелось успокоить ее, приободрить, и он успокаивающе шепнул ей на ухо.

Палач. Не переживай. Я сделаю все в лучшем виде. Ты даже ойкнуть не успеешь.

Судья заскорузлыми пальцами развернул свиток, водрузил на нос пенсне и стал медленно и невнятно зачитывать приговор.

Судья. Именем Бургомистра, а также нашего короля, наместника Бога на земле, за призывы к мятежу, за вольнодумство, за кормежку крыс вы приговариваетесь к смертной казни через повешение…

Глашатай прокричал слова судьи в толпу.

Глашатай. К смертной казни… Повешение!

Один из мальчиков на эшафоте вдруг зарыдал.

Мальчик. Вы не можете нас казнить. Ведь мы же дети. Дети!

Палач осторожно подошел к краю доски, на которой стояли подростки, готовясь ловко, как он это умел, одним ударом выбить ее у них из-под ног. Но тут, распихав толпу, на эшафот стал протискиваться маленький толстенький человечек. Это был господин Второй Советник. В руках у него был свиток, которым он торжественно размахивал.

Второй Советник. Помилование. Помилование!

По площади пронесся вздох разочарования. Зато мальчик на эшафоте перестал плакать и теперь во все глаза смотрел на Второго Советника.

Второй Советник. Бургомистр милует одного. Ганса Шмидта!

Лицо Ганса, которое до этого было абсолютно спокойно, свела нервная судорога.

Ганс. А что же с другими?

Второй Советник. Их повесят. Поздравляю, Ганс. Сегодня день твоего второго рождения.

Палач равнодушно принялся снимать петлю с шеи Ганса.

Ганс. Нет, я не уйду отсюда. Я не могу бросить своих друзей.

Второй Советник. Хочешь все-таки быть повешенным вместе с ними?

Ганс. Могу я обменять свою жизнь на жизнь Эмилии?

Второй Советник. Нет, это не обсуждается. Вон отсюда! Вон!

Ганс. Я не уйду без них.

Второй Советник. Стража! Уведите его!

Стражники проворно вбежали на эшафот и схватили Ганса. Довольно бережно его спустили вниз. Гдне не сопротивлялся – понимал,