Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

по нескольку раз, и на четвёртый-пятый начинала понимать, о чём идёт речь, не членя фразы, а к седьмому смысл становился прозрачным и привычным. Она и здесь шла от тумана к прозрачности, но и здесь не понимала, зачем это делает.

Вечер застал её перед картиной Багрова. Вергилий словно бы дал ей ключ к тёмно-синему условному полотну, и теперь Кира ясно видела то, чего не могла разобрать раньше: спирально закрученные потоки стремящихся к Харону людей делились на слои так же отчётливо, как светлая и тёмная шоколадная паста в банке «Нутеллы». Все кричали, широко раскрывая рты, и Харон кричал на них, выставляя впереди себя багор, чтобы отпихнуть тех, кто слишком сильно напирает. Но одни мертвецы вопили от страха, от жалости к себе, а другие – от ярости и гнева, словно разозлённые собственной смертью. Это были мучители и жертвы, пути которых сходились в одной точке. Кира вновь нашла глазами себя – у самой кромки картины, почти под багетом, – но на этот раз не увидела в своём лице страха с той же очевидностью, с которой увидела его вначале. Но и ярости не увидела тоже. Её лицо было единственным неопределённым лицом, она не знала, куда себя отнести.

Пришёл Вэл, прервав её мысли на неопределённой ноте, она не знала, что думать про себя, не знала, что думать про него, хотя впервые за долгое время её голова была ясной, зрение – чётким, тело, отдохнувшее от физической работы, – лёгким, на душе стало спокойно. И, когда они отправились спать, Кира сделала странное: то ли чтобы отпраздновать это новое для себя состояние, то ли чтобы разрушить его, она приподнялась на локте, наклонилась над Вэлом и поцеловала его в губы. Он ответил – сначала слегка изумлённо, потом радостно, уверенно и нежно. Раздел, поняв, что она хочет именно этого, осторожно, как распаковывают только что купленную дорогую вещь. Потом была паника, желание убежать, и туман наполз, и в нём опять взрывались фиолетовые шары, и в этом тумане она убедила себя не сопротивляться, лежать тихо и неподвижно, как лежала при муже. Вэл почувствовал, замедлился, потом остановился, склонился над ней и поцеловал прямо в шрам на лбу, словно давая понять, что он помнит о том, что с ней делали, и что сам он ничего подобного делать не будет. И тогда она успокоилась и доверилась ему, и он был нежен с ней. И хотя она не достигла оргазма, по телу её разлилось приятное тепло, руки и ноги стали тяжёлыми, и приятно заныла, расслабляясь, спина.

– Сыграй мне, пожалуйста, – попросила она после.

Вэл встал за гитарой, натянул штаны, сел на подоконник, на маленькую домашнюю сцену, подсвеченную тусклым софитом – отблеском уличного фонаря, и сыграл ритмичную и нежную мелодию, в которой Кира узнала бы «Зелёные рукава», если бы раньше, до этого момента, обращала хоть какое-то внимание на музыку. Так же, как раньше она узнала бы Summertime и «Одинокого пастуха». Вэл играл ей самые известные мелодии, понимая, что ни уши её, ни сердце не поймут пока ничего сложнее и тоньше.

От музыки в голове снова стало ясно, и Кира всё хотела, хотела спросить Вэла, кто он и зачем пришёл в её негостеприимный дом, но уснула с этой мыслью и спала крепко и спокойно, без снов.

17. И сокровища все он получит

Кира спросила его через месяц, в начале мая, когда стало совсем тепло, и свежие светлые листья деревьев стали уже широки, и вяз накрыл своей кроной, похожей на гигантский зонт, маленький передний двор, лишив его солнца. Она одновременно и хотела и не хотела задавать вопросы; не хотела потому, что боялась ответов, боялась, что он уйдёт. Она бы не пережила ухода, потому что любила его к тому времени сильнее всего на свете, готова была отдать за него жизнь, готова была на что угодно, лишь бы видеть его, слушать его игру на гитаре, чувствовать прикосновение его рук, его дыхание на своей шее, собирать крохи его раненой, трудной любви, огромной и невероятной, но предназначенной, как она понимала, не ей – другой. Он смотрел на неё, он жалел её, но за Кирой как будто видел кого-то другого. Она была для него как будто отражением в стекле, за которым стоит, недостижимая, другая женщина, и всё, что остаётся, – касаться этого отражения в попытке приблизиться.

Но то ли эта призрачная женщина не давала Кире покоя, то ли привычка к тому, что всё хорошее в её жизни обязательно должно разрушиться, то ли подтолкнули её к действию несколько произошедших одно за другим событий, небольших и, как казалось сначала, неважных, она всё-таки его спросила.

Первое событие было связано с щенками. Тренировали их отдельно друг от друга, чтобы Кира с каждым могла установить контакт, от каждого добиться понимания и повиновения. Для этого Тамара Алексеевна велела дать щенкам имена. Однако Кира сопротивлялась. Она никак не могла разделить их в своей голове и, хотя при соседке стала называть их Большой, Толстяк и Маленький, сама думала про них одним словом – «Псы». Контакта не чувствовала никакого, ни со всеми вместе, ни с каждым в отдельности, и в результате на тренировках просто старалась копировать Тамару Алексеевну: пользовалась её широкими свободными жестами, её уверенными интонациями – жёсткими, но не угрожающими, властными, но не злобными.

Псы за этот месяц здорово вымахали. Пород в их крови было, видимо, намешано немало, и ни одна из них не угадывалась с абсолютной определённостью. Напротив, эта гремучая смесь словно высвободила что-то первобытное, натуральное, обнажила исходные материалы. Ещё не успели нарасти загривки и налиться зрелыми силами спины, но лапы уже были жилисты и длинны, головы – широколобы, груди раздавались вширь. В них было много волчьего, в этих Псах, только уши, слишком крупные и круглые для волчьих, говорили о том, что они всё же собаки.

Схожесть с опасными зверями пугала Киру, но и одновременно восхищала, как пугала и восхищала их молчаливость. Они никогда не лаяли, притом что всегда были настороже. Услышав или почуяв чужого, они прекращали свою вечную возню, подходили к калитке и стояли, внимательно глядя вперёд, прислушиваясь, свесив набок крупные головы.

Она много занималась с собаками сама, тренировала каждого по отдельности, как было ей велено. Обычно Псы слушались, и Кира выполняла определённую Тамарой Алексеевной последовательность действий почти бездумно. Но однажды Большой, давно и прочно утвердивший свою власть над братьями,