Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

чуть менее крупными, чем он, решил вдруг проверить, не вырос ли он уже достаточно, чтобы стать главнее маленькой худой хозяйки. Он схватил брошенную ею игрушку, ярко-фиолетовое кольцо, зажал его в зубах, подняв голову, замер, оценивающе глядя на Киру, и не понёс ей апорта. Кира растерялась. Она стояла на месте, не зная, что делать. Умный пёс растянул чёрные губы, словно ухмыльнулся глумливо, улёгся на землю у самого вяза, положив лапы на выступающий из земли горбатый корень, а игрушку – на лапы, и стал самозабвенно её грызть. Кира знала, что повторять команду нельзя ни в коем случае. Но на своём вроде бы тоже нужно было настоять, и она двинулась к псу, протянув вперёд руку. Когда до него оставалась какая-то пара шагов, Большой вскочил, одним быстрым движением подхватив игрушку, и снова замер. На этот раз поза его была напряжённой. Пригнув голову, он ждал, что она станет делать дальше. Там была смутная угроза, в этой его позе, но он сам, кажется, не был уверен, хочет ли, имеет ли право угрожать. Кира дрогнула, он уловил это шевеление страха и переступил с лапы на лапу. Следующее её движение встретил утробным, низким рыком. Кира отдёрнула руку, отпрыгнула. Он зарычал громче, поняв, что акция устрашения увенчалась успехом. Она отступила, косясь на калитку, пытаясь рассчитать, сколько до неё шагов, успеет ли вылететь на улицу, добраться до спасительной соседки. Было очень страшно, Кира сделала шаг, Большой шагнул за ней, словно подгоняя.

Что-то шло категорически не так. И Кира вдруг поняла: туман не возвращается, и страх ощущается отчётливо и ясно, каждой клеткой тела. Мотор «жить-жить-жить» не завёлся, и голова продолжала думать, не желая отдавать управление инстинктам. Ясность была мучительная. Кира подумала, что не выдержит больше ни одного мгновения существования в доме с собаками, от которых каждую минуту будет ожидать угрозы. Выхода было два: позвать Тамару Алексеевну и попросить её выбросить щенков на улицу или справиться самой – сейчас, раз и навсегда.

– И чего ты мне показываешь зубы? – сказала она, распрямляя плечи. – Что ты мне сделаешь?

Большой, поняв, что ему пытаются дать отпор, снова зарычал, чуть громче, предупреждая, что намерения у него самые серьёзные. Но привыкшая жить среди агрессивных животных Кира ясно почувствовала, что, если бы он хотел напасть, он уже напал бы. Она слишком хорошо различала все эти состояния: от страшной, в секунды разворачивающейся агрессии до куража, когда зверь не хочет бить, а хочет только утвердиться в роли главного. Она подошла к Большому вплотную, положила руку ему на голову, и он мотнул головой, стряхивая её ладонь. Зарычал, но тише. Тогда она снова положила руку ему между ушей, слегка прижала, а второй взялась за фиолетовое кольцо в его зубах, выкрутила, потянула, и пёс отдал его, смачно чавкнув. Кира присела на корточки, сказала Большому «сидеть». Он сел, с сожалением поглядывая на отложенную в сторону игрушку. Тогда, повинуясь интуитивному порыву, она взяла пса за подбородок и подняла его морду, заставляя глядеть себе в глаза. Глаза были удивительные: тёплые, золотистые, поразительно внимательные и спокойные. В них не было ещё мудрости, но было острое любопытство юности и стойкое желание жить, впитывать жизнь всем телом, каждую её каплю. Чёрный зрачок, узкий в ярком свете майского дня, вдруг вздрогнул и поплыл, отвечая на её внимательный взгляд. Он становился всё шире и шире, словно принимая Киру в себя, приглашая её в эту чёрную нестрашную глубину. И все слова о собаках, тысячи раз повторённые Тамарой Алексеевной, вдруг стали ей понятны.

– Вот что, друг мой, – медленно и внятно произнесла она, не выпуская из рук длинной и тяжёлой полуволчьей морды, – ты очень красивый, очень умный и очень сильный, но в моём доме ты будешь жить по моим правилам. Ты понял?

Большой сморщил нос и коротко чихнул. Зрачки его уменьшились, и глаза приняли лукавое выражение: мол, считай, что пока да, а там посмотрим, как пойдёт. Он был таким смешным в этой своей детской упёртости, что Кира обняла его, как плюшевого медвежонка, а он в ответ шумно и влажно вздохнул и положил морду ей на плечо.

Так они сидели несколько секунд, а потом она встала, скомандовала «стоять» и гоняла его, как прапорщик гоняет провинившегося солдата, пока глаза пса не осоловели от усталости.

Вторым событием стало появление пропавшей на месяц Николаевой. Видимо, закончились взятые в прошлый раз пятьдесят пять тысяч, и она решилась на новый налёт. С ней вместе пришёл крепкий красивый парень лет тридцати в рабочем комбинезоне, в красной кепке на льняных волосах, с широкой белозубой улыбкой. В руках у парня был чемоданчик с инструментами.

– Боже мой, милая моя, как ты тут живёшь? – привычно запричитала Николаева. – А я-то пропала, не приходила к тебе. Сама понимаешь: мать-одиночка, сын-оболтус. Ни минуты свободной, ни минуточки. Стою у него над душой, пока уроки делает. Как оставлю дело на самотёк – так двойка, ну ты подумай, какой паразит! Месяц мелькнул – не заметила. Спохватилась, думаю, как ты тут без меня?

– Нормально, – тускло ответила Кира. Ей не нравилось присутствие в доме нового, незнакомого человека. Она даже подумывала, не позвать ли щенков, которые жили, уже без клеток, в гостевой спальне второго этажа. Представила, как они стоят сейчас возле приоткрытой двери, настороженно прислушиваются, втягивают воздух широкими чёрными носами: Большой впереди, братья за его плечами. От этого ей стало спокойнее.

– А это, – заторопилась Николаева, показывая на парня, – друг брата жены моего двоюродного брата. Представляешь, как удачно получилось – он работает в конторе, которая сейфы вскрывает! Он тебе сейчас быстро и аккуратно всё достанет: и деньги, и бумаги – и будешь ты в полном шоколаде. Дверь-то не захлопнула опять? Захлопнула? Ну, не страшно, он и дверь может.

Кира не сдвинулась с места, ощутив ясный и отчётливый страх. Через день должна была вернуться Дина, которая провела последний месяц в Германии с детьми. Кира чувствовала кожей, что она обязательно появится у неё, и собиралась увести Псов к соседке. Теперь, ясно осознавая, какие последствия могут быть у её поступков, Кира старалась вести себя разумно и осторожно. Два с половиной месяца без побоев после того ада, который устроил ей муж накануне смерти, дали её телу передышку. Старые переломы ныли, когда менялась погода, иногда болела голова, но большую часть времени Кира чувствовала невероятную лёгкость от отсутствия боли, оттого что синяки не сковывали её движений и оттого, конечно, что не было висящего