Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

– Не знаю. Я не умею.

Тамара Алексеевна обернулась, смерила Киру добрым насмешливым взглядом, тёплым, словно решение взять щенков переводило Киру в разряд каких-то других, сильных, существ, над которыми нельзя было издеваться.

– Научу, – сказала она наконец. – И дрессировать, и спуску им не давать. Давай так договоримся: я к тебе каждый день на час прихожу собак воспитывать, а ты ко мне на час – авгиевы конюшни мои разгребать. Договорились?

Договорились. Туман ушёл совершенно, Кира искала его, но не осталось даже призрачного клочка, за которым можно было бы спрятаться. Щенки смотрели весело. Отвёртка валялась возле стены. Никто не рычал.

Устройством щенков занимались до позднего вечера: мыли и перетаскивали из дома в дом клетки, сооружали подстилки, возили щенков к ветеринару, покупали им игрушки, ошейники, корм и ещё целую кучу какого-то приданого. Пачка оставшихся после николаевского налёта денег похудела почти наполовину.

Кира так умаялась от непривычной суеты, что уснула, не дождавшись Вэла. Он пришёл около часа ночи, открыл дверь запасным ключом, который Кира давно дала ему, и лёг рядом, стараясь не разбудить.

В пять она вставала к щенкам, он спал. Потом она уснула, он ушёл. Они перестали совпадать, и это было к лучшему, потому что Кира не знала, готова ли задавать ему вопросы.

16. Брань и героя пою

Следующие дни были так плотно наполнены множеством непривычных действий, что казались Кире бесконечными. Утром Тамара Алексеевна приходила к ней дрессировать щенков, потом обессилевшие псы засыпали, и обе они шли в дом через дорогу. Оказалось, что соседке за шестьдесят и сердце у неё пошаливает, так что Кире доставались все дела, требующие физического усилия. Но этот труд приносил радость, а не страх. В отличие от предыдущего бесконечного расправления складок, выравнивания безделушек на полках, протирания и без того чистых полов, он приносил результат. Удивительно, но, когда Кира чистила собачьи вольеры, перетряхивала покрывала, стирала и гладила тяжёлые гардины и видела, как под её руками меняется прямо на глазах дом, она больше не хотела погружаться в туман. Вместо этого она ощущала спокойную ясность, из которой росла уверенность, что всё в её жизни идёт правильно. И усталость была не наказанием, а наградой за непраздно проведённый день.

В доме Тамары Алексеевны была прекрасная библиотека – отдельная комната со шкафами до самого потолка, плотно забитыми книгами. Кира долго не решалась спросить, но картина, висящая дома, не давала ей покоя. Листок с названием книги, написанным рукой прекрасной музейной девушки, лёг в карман рабочих джинсов, и через пару дней, закончив работу, она спросила у хозяйки:

– Простите, а у вас нет книги Вергилия «Энеида»?

Эту фразу она репетировала долго, постоянно сверялась с измятым листком, но всё равно испугалась того, что переврала незнакомые, непривычные слова.

– Вергилий? Был. Пойдём-ка. Вспомнить бы ещё, где он был.

Тамара Алексеевна вошла в библиотеку, пошла вдоль шкафов, вспоминая.

– Думаю, должен быть где-то наверху. Ну-ка посмотри, вон там что на корешке написано. Не он?

Кира посмотрела туда, куда указывала хозяйка, и ничего не увидела. Корешки сливались в одну сплошную полосу, цвета одной книги плавно перетекали в цвета другой.

– Ну, Вергилий, нет? Ты что, не видишь?

– Нет. – Кира покачала головой. Она привыкла жить, не различая предметов вдали, в узком кругу вещей, находившихся на расстоянии вытянутой руки. Чёткий и определённый мир был ей не нужен, она даже не знала, что он может быть таким.

Тогда Тамара Алексеевна притащила из сарая стремянку, и стремянка заскрипела под тяжестью ширококостного, не жирного, но плотного, большого тела, когда хозяйка полезла под потолок смотреть на названия вблизи. Замеченная ею книга действительно оказалась томом Вергилия, но Кире она его не отдала, сказала, строго глядя гостье в глаза:

– Сначала в оптику. Я тебя отвезу.

– Минус четыре на левом, минус три с половиной на правом, – сказала окулист. – Готовых очков с разными диоптриями у нас не бывает, нужно заказывать, если хотите. А можно линзы, это в наличии. Но линзы не все любят.

– Почему? – спросила Кира.

– Ну, – окулист пожала плечами, – некоторые люди не любят прикасаться к глазам. По-разному.

У Киры не было таких страхов, к различным частям своего тела она относилась равнодушно и иногда даже небрежно. Домой ехала в линзах, ошарашенная чёткостью форм, цветами, линиями. На коленях держала томик Вергилия. Подъезжая к посёлку, наклонила голову к плечу, прислушиваясь к необычному отсутствию звука. Оказалось, оно всегда было с ней – тихое жужжание, как от электрического кабеля, а теперь пропало. Оно было чем-то вроде неясной головной боли, это жужжание, вызванное напряжением глаз, попыткой головы разобраться в том, что же происходит в отдалении. Кира смотрела на свои руки, на сплетение волокон джинсовой ткани, на крохотные трещинки в старом переплёте Вергилия – всё это было новым, непривычным, непостижимым. Она сама была новым человеком в новом мире, который предстояло исследовать.

Дома, сгорая от нетерпения, открыла книгу и стала читать. Но тут же увязла, запуталась, в ужасе поняла, что весь Вергилий – это непонятный набор смутно знакомых слов. В его строках не было никакого смысла. Кира бросила книгу, вскочила, сделала вокруг дивана несколько кругов, пытаясь унять раздражение. Взяла книгу снова – то же самое.

Ей не приходило в голову, что она просто не умеет читать. Да, Кира знала буквы, умела составлять слова, однако школьные обязательные тексты проглядывались формально, а иногда не открывались вовсе. Позже необходимость в чтении чего-то сложного и вовсе отпала: Кира ограничивалась списком покупок, вывесками и магазинными объявлениями. Брюсовское переложение великой книги, сложное, громоздкое, буквальное, было не для неё, но она отказывалась это признать – хотя, увидев стокилограммовую штангу, сразу бы поняла, что ей никогда не поднять эту громаду. Но буквы были обманчиво легки. И тогда она, бесясь от невозможности, стала низводить Вергилия и Брюсова до себя, переводить на понятный язык, разбирая слова, как разбирает иероглифы студент, начавший учить китайский. Она не знала о других переводах, более лёгких и доступных, принимала книгу как единственно возможную.

Не зная, что «муса» означает музу, принимала обращение к ней за обращение к какому-то неясному персонажу с восточным именем Муса. Искала и не находила концы предложений. Три часа ушло у неё на то, чтобы понять, что Вергилий, воспевавший ранее мирных земледельцев, решил воспеть военные подвиги героя и что герой этот долго скитался, а потом основал город… И так далее, и так далее. Каждую страницу она перечитывала