Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев - Алексей Александрович Бархатов

Тут еще из Ленинграда сообщили, что строят дорогу в Териоки, собираются снять трамвайное движение с проспекта Энгельса… И все без согласования с ним! Как будто он уже и не ленинградец, не секретарь ЦК, как будто его уже можно игнорировать!

Он поднял трубку телефона и попросил срочно соединить его с Попковым.

– Что, Петр Сергеевич, гляжу, полным хозяином уже себя почувствовал? Мы – тут, ты – там? Курортный район забыл кто пробил? А ты теперь дорогу в Териоки без согласования с ЦК строишь?.. Чтобы тебе на дачу легче ездить? На охоту на личной дрезине?.. Ты мне решением сессии Ленсовета не прикрывайся! Все бы решения так быстро исполнялись. А трамвай с проспекта Энгельса на каком основании убираете? Тоже решение Ленсовета? Значит, как с просьбами, так ко мне, а вот за советом в ЦК – это уже лишнее? Ну, дорешаетесь! Дорешаетесь!

И бросил трубку. «Решают они! Им чего? С линией партии разобраться небось посложнее, чем с трамвайной. Ее и от Энгельса не уберешь, и по Энгельсу не построишь. Вот мне-то что решать с будущим судом чести в аппарате ЦК?»

Легко сказать – «покончить с “маленковщиной” в кадрах»! А тут надо еще размотать непростой клубок связей бывшего заместителя заведующего отделом Агитпропа Бориса Сучкова. Сам он уже под арестом по обвинению в передаче американцам материалов атомной программы и другой секретной информации. Но он был не один. И вот это главное! Надо потихоньку набрасывать тезисы доклада.

Кузнецов взял ручку, придвинул к себе уже начатую рукопись: «Главной задачей в подрывной деятельности против нашей страны иностранные разведки ставят прежде всего добывание сведений о государственных тайнах Советского Союза и обработку отдельных наших неустойчивых работников, стараясь проникнуть к сердцу нашей партии – в аппарат Центрального Комитета…»

Начало ему нравилось – четко и ясно, без всяких обиняков. Но вот дальше, когда надо переходить на примеры, на конкретных людей, что-то не очень клеилось. Может, и здесь надо поувереннее: «…ему покровительствовали заместитель Александрова Константин Кузаков и еще один ответственный сотрудник Щербаков. Именно они выбалтывали ему все тайны, предоставляли для ознакомления секретные сводки ТАСС, хотя знали, не могли не знать, что редактируемый Сучковым журнал “Интернациональная литература” по существу был уже превращен в рупор англо-американской пропаганды».

– Именно так! – себе под нос, с удовольствием пробурчал Алексей Александрович. – Это вам, ребята, за «Звезду» и «Ленинград»! Что там дальше?

«Они поддерживали Сучкова, давали о нем положительные отзывы, рекомендации, содействовали проникновению на важные государственные и партийные посты…» Ну что, вроде бы складно и логично? Кстати, удивительно быструю карьеру сделал этот Кузаков – за считанные годы от беспартийного учителя до заместителя начальника важнейшего управления Центрального комитета. Ну, ладно. Это отдельная тема.

Голова уже не очень четко начала выстраивать мысли. Он повращал ею, распрямился, несколько раз пооткидывал за спину локти. Поработать над докладом можно еще и завтра. А что еще сегодня?

Ах да, Попков прислал просьбу в связи с прекращением издания журнала «Ленинград» и принятыми мерами разрешить увеличить объем «Звезды». Суслов поддержал и подготовил проект письма Сталину. Посмотрим, посмотрим:

Секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) т. Попков обратился в ЦК ВКП(б) с просьбой увеличить с 1948 года объем журнала «Звезда» с 12 до 18 печатных листов.

За истекший год в журнале было напечатано несколько значительных литературных произведений. В настоящее время редакция располагает достаточным количеством интересных и содержательных литературных материалов. К ним принадлежат романы: Ю. Германа «Несколько дней» – о советском Заполярье в годы войны; В. Пановой «Мать» – о жизни советской интеллигенции; В. Саянова «Ленинградцы»; П. Далецкого «Сорок лет спустя» – о разгроме Японии; Н. Тощакова «Дверь открыта настежь» – о жизни колхоза в послевоенный период.

Увеличение объема журнала послужило бы стимулом дальнейшего улучшения его идейного и художественного качества. Секретариат ЦК считает возможным поддержать просьбу Ленинградского обкома ВКП(б) об увеличении объема журнала «Звезда» до 18 печатных листов.

Просим Вашего согласия.

«Ну, вроде бы все так. И Германа, и Панову, и Саянова стоит поддержать… Объем в полтора раза увеличить получается. Не два, но полтора», – усмехнулся Кузнецов.

Отложив проект письма, вспомнил, что еще назначил на сегодня встречу с драматургом-балтфлотцем Александром Рубинштейном. Точнее – с краснофлотцем Рубинштейном, а драматургом Штейном. Именно под таким псевдонимом он теперь известен. Тут надо быть осторожнее. Пресловутый Александров уже успел его и в этом деле подставить. Весной написал докладную Жданову, которую Андрей Александрович, конечно же, показал Кузнецову:

Секретарю ЦК ВКП(б) тов. ЖДАНОВУ А.А.

В письме на имя тов. Кузнецова А.А. заведующий отделом Управления кадров ЦК ВКП(б) т. Щербаков М.И. сообщает, что в произведениях ряда советских еврейских писателей, написанных в 1941–1945 гг., проявились националистические и религиозно-мистические настроения. Он вносит предложение обсудить вопрос о состоянии советской еврейской литературы на Секретариате ЦК ВКП(б).

А далее перечисляется масса заслуг конкретных писателей, приводятся цитаты из их произведений и вывод: «Некоторые сообщаемые в письме т. Щербакова факты при проверке не подтвердились… Управление пропаганды считает, что вносить вопрос о состоянии советской еврейской литературы на рассмотрение ЦК ВКП(б) в настоящее время нецелесообразно». То есть по-простому: неча ему, секретарю ЦК Кузнецову, приезжему невежде, лезть в чужую епархию, где он, Александров, академик и лауреат, заправляет, с суконным рылом, мол, в наш сдобный калашный ряд.

Александрову это уже аукнулось, но прав Жданов, в этих делах тактичнее надо быть, аккуратнее.

Алексей Александрович знал Штейна еще в Ленинграде, с тридцатых. Тот возглавлял журнал «Искусство и жизнь», а потом уже батальонным комиссаром и орденоносцем всю войну редактировал флотские газеты, писал сценарии фильмов о моряках. Кузнецову запомнились его «Балтийцы», «Морской батальон». Теперь вот переехал в Москву, в газету ВМФ. А недавно, очень вовремя, позвонил Кузнецову в ЦК и предложил пьесу «Закон чести», в которой разоблачается космополитизм в академической среде. Причем почему-то позвонил не в приемную Жданова, с которым тоже был неплохо знаком, а именно ему. И это Алексею Александровичу было приятно.

Пьеса эта, по сути, была сценическим изложением реальных событий, послуживших началом всей кампании борьбы с низкопоклонством и космополитизмом. Известный физиолог Ларин, ездивший в Соединенные Штаты, взял и обнародовал там еще не опубликованные в СССР материалы об опытах своих коллег Клюевой и Роскина по созданию противоракового препарата. Сталину доложили. Он пришел в ярость. В Академии медицинских наук состоялся первый «суд чести».