Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

Многие уходили на фронт. Я была на проводах Люсиного отца. Мать плакала. Коммунист Иван Туссов добровольно ушел в народное ополчение и погиб, защищая Москву.

В августе мы с Люсей уже не думали об отдыхе, не строили планов поездок за город. В парке культуры и отдыха проходила подготовка новобранцев. Отошла в прошлое и учеба. Все прежнее отодвинулось в далекое, словно и не существовавшее довоенное время. Мы думали над тем, как бы помочь фронту, суметь оказаться полезными своей стране. На стенах висели плакаты “Родина-мать зовет!» Нам было стыдно, что мы, комсомолки, ничего не делаем для фронта. Но что и как делать – вот задача! Из военкомата нас отправили, сказав, что еще надо подрасти, рано мы собрались в армию. Мы понимали справедливость слов военкома, но не могли с ним согласиться. Люся где-то то ли услышала, то ли прочитала, что на фронте нехватка водолазов. Она убедила меня в том, что водолазная работа, крайне необходимая обороне страны, как раз подходит нам, а в школу водолазов нас возьмут, поскольку за время учебы подойдет наш призывной возраст. Мы отправились на поиски водолазной школы. Ходили по Москве, расспрашивали всех знакомых, но не нашли.

И одним из самых ярких впечатлений того времени остается воспоминание о всеобщем патриотизме. За свою страну, свой народ, отдали бы, не колеблясь, все и саму жизнь. И отдавали же в войну, делом доказали преданность Родине. Как живы ощущения того, что люди без сомнений будут делать все, что прикажут, что нужно стране. Даже когда немцы стояли под Москвой, и стало плохо с продукта, никто не роптал.

Первого сентября мы пришли в школу, но занятий не было; сказали, что они начнутся через месяц. Пустой школьный двор за забором выглядел сиротливым и заброшенным. Да и само здание школы без привычного шума, топота, криков, ребячьей суматохи, беготни, смотрелось покинутым. Через месяц оказалось, что здание нашей школы занимают под госпиталь, а все школьники переводятся в другую школу. Занятия начались, но скоро опять прекратились. Сказали, что в этом году занятий, наверное, вообще не будет.

Мы решили пойти в райком комсомола для того, чтобы заплатить комсомольские взносы и попросить занять нас, направить куда-нибудь на работу. Пришли мы не вовремя. Райком эвакуировался, носили ящики, папки с бумагами. Сначала нас не стали слушать: – Девочки, вы мешаете, не путайтесь под ногами. Но потом кто-то расспросил, в чем дело, какие у нас заботы. После недолгой беседы посоветовали пойти работать в милицию: – Там девчонок берут.

Нам хотелось не в милицию, а на фронт. Но на курсы медсестер я идти не хотела, так как боялась крови. Люся тоже не настаивала на этом. Поиски школы водолазов ничего не дали, даже в райкоме и в военкомате ничего не знали о такой школе. В милиции нам обрадовались: – А, школьницы! Давайте, давайте, будете дежурить. Мы и так уже дежурили. Во время налетов вражеской авиации следили, чтобы строго соблюдалась светомаскировка, наблюдали во дворе за подозрительными незнакомцами, возможными шпионами. Иногда дежурили на крыше нашего дома, но ни одной зажигалки не потушили, так как на наш дом бомбы не падали. Многие девчонки из нашей роты связи уже позже, на фронте, – почти все были москвичками, – рассказывали, как они дежурили во время налетов в Москве, а вокруг осколки тук-тук-тук, так и стучат.

Фантастическое зрелище – ночной налет на город. Тишину нарушают свистки, крики с требованиями немедленно восстановить нарушившуюся где-то светомаскировку. Затем доносится гул моторов, выстрелы, далекие разрывы. Синие лучи прожекторов, пересекаясь, рыскают по черному небу, выхватывал аэростаты заграждения, похожие на всплывшие из городского моря подводные лодки, с натянутыми между ними сетями, чтобы самолеты не могли пикировать и прицельно сбрасывать бомбы. После войны на этих же аэростатах, наверное, поднимали флаги и портреты вождей в дни праздников и парадов.

Одна бомба упала на Кропоткинской улице, за несколько кварталов от нашего переулка. В Хлебном переулке, у Арбатской площади, рядом с домом тети Нины, маминой сестры, бомба попала в угол дома, разворотив аптеку. Здание театра Вахтангова на Арбате тоже было повреждено.

Людей в Москве стало заметно меньше. Многие уезжали с эвакуировавшимися предприятиями и учреждениями. Многие уходили на фронт. По улицам маршировали колонны ополченцев. На проводах пели “Катюшу”, “Синий платочек”. Мы завидовали уходившим на фронт и бегали в военкомат, пока нас не перестали туда пускать. Несмотря на уменьшение количества населения, стало тяжело с продуктами. Ввели карточки, установили комендантский час.

      Мы с Люсей дежурили во дворе, подозревая шпиона в каждом незнакомом прохожем. Прохожих было немного, и любой из них давал богатую пищу для фантазии. Взрослые, слыша наши выдумки, конечно, подсмеивались над ними. Мы обижались, обещали друг другу в следующий раз никого не посвящать в наши опасения, но забывали и через несколько минут горячо шептали: – Вон, смотрите! Да вон, вон же! По улице пошел, сейчас за угол завернет. Он же хромает даже. – Зачем же немцы хромого будут посылать? – Для маскировки, – не сдавались мы, – когда надо будет, он быстрее здорового побежит.

В милиции дежурства были серьезнее. Нам выдали ночные пропуска, точнее, выдавали каждый раз перед дежурством, и поручили дежурить около маленького хлебозавода на набережной недалеко от Крымского моста. Сейчас рядом находится институт международных отношений. Вид в этом месте, особенно в погожий летний день, один из живописнейших в Москве. Не устают поражать облака, часто встречающиеся там: гигантские, многоэтажные, многоярусные, и в то время легкие, воздушные, несущиеся куда-то, беспрестанно меняющиеся.

Ни формы, ни оружия, ни свистка даже нам не выдавали, а проинструктировали, чтобы при появлении каких-нибудь подозрительных личностей сразу звонили в отделение или бежали туда. Вряд ли мы смогли бы оказать сопротивление вооруженным диверсантам, но поднять тревогу могли и должны были бы это сделать. Мы бродили, продуваемые холодным ветром с реки. Чаще всего нам доставалось самое глухое ночное время – часа два-три ночи. Темень жуткая, ветер свистит, холодно, спать хочется, шпионов боимся. Люся похудела, и ее голову в большой шапке словно качало ветром. Она постоянно строила планы наших действий при отражении возможного нападения врагов, предусматривая все варианты: когда они появляются от Крымского моста, когда пробираются с противоположной стороны или со стороны реки. В темноте ничего не было видно, и Люськины речи будоражили воображение и разжигали страхи. Мы вздрагивали от каждого шороха, каждый порыв ветра казался нам полным грозных предзнаменований и скверных