Комедия на орбите - Инна Люциановна Вишневская

чужды холодноватый фанатизм, жестковатый аскетизм, если можно так сказать, «внебытовизм», как и избыточный бытовизм, как и слишком сосредоточенная любовь к вещному миру. Ренессансная натура современной личности вбирает в себя и духовные, и материальные радости. Именно это очень чувствует Макаенок, чувствует, когда пишет своего Левона, как это ни покажется странным, куда более симпатичного ему, нежели Левониха, которая по замыслу, по сюжету является героиней комедии.

Левон ближе к сердцу Макаенка своей уютностью, своей теплотой. Лушка, которую автор собрался прославлять, дальше от него, потому что ей уж совсем чужд быт, она и на дом-то свой вовсе не смотрит, она на целые дни исчезает куда-то по государственным своим делам, а что же это за баба, которой совсем безразличен свой дом? Тут-то и подкрадывается соседка Клава, один из лучших комедийных образов в этой пьесе, Клава, пожалевшая брошенного хозяйкой Левона и пытающаяся прибрать к рукам и его самого, а заодно и все его хозяйство. В образе соседки Клавдии сатирически преломились обе главные фигуры — и Левона, и Левонихи. В Клавдии есть нечто и от того, и от другой, в ней есть эта левонская тяга к собственности, в ней есть эта безалаберность, бездомовитость Лушки. Она окружена вещами, как Левон, она одинока и ни к чему не «приткнута», как Лушка. Глядя на Клавдию, мы еще лучше понимаем ограниченность и Левона, и Левонихи. В Клавдии особенно смешны собранные воедино их недостатки, их промахи, их ограниченность. Клавдия цепко держится за свое хозяйство, но в то же время она в любую минуту может отбросить его, чтобы кинуться невесть куда, вовсе и забыв про свой дворик. Так и путается она под ногами то у Левона, то у Левонихи, никому не нужная, нужная всем, смешная, но не трогательная. Трогателен только Левон, потому что — это фигура трагикомическая, потому что он пережил драму, для того чтобы получить право стать героем комедии.

Однако я спешу заметить, что это мое совершенно субъективное ощущение, будто бы Макаенку ближе собственник Левон, нежели бессребреница Левониха. Возможно, автор и не предполагал ничего подобного, возможно, это мой домысел, и потому я не хочу приписывать драматургу нечто странное, не вяжущееся с замыслом комедии, с ее построением, с ее идейным звучанием.

И все-таки мой домысел имеет кое-какое право на существование, потому что явно ощутима в пьесе эта авторская симпатия к Левону, совершенно очевидно, что Левон многозначен, он не всегда знает, чего хочет, он еще застрял между личным и коллективным, но он движется, он изменяется, он страдает, он мучается пусть и в границах комедии. А для драматургии всегда интереснее тот, кто мучается, кто движется, кто видоизменяется.

И я не думаю, что авторская любовь к Левону так уж мешает этой комедии. Напротив, авторская любовь к Левону делает эту комедию особенно лирической, во многом новаторской, когда резкая сатира смягчается теплым юмором, когда общественный гнев умеряется простодушным лиризмом. Любя Левона, автор особенно негодует на него, к любимым нельзя быть равнодушным. Кстати сказать, вероятно, именно в этом смысле говорил Гоголь о своей любви к Хлестакову, Городничему, Плюшкину, Чичикову, он любил их, потому что иначе не мог бы так сильно гневаться. Без любви не может рождаться и гнев. Гнева и Любви хотел бы молить Гоголь у неба, если бы оно спросило у писателя, чего он хочет больше всего. Это поразительное сочетание двух, казалось бы, несочетаемых слов — Гнева и Любви, — по существу, определяет смысл, специфику новаторской сатиры, не мрачной, не жестокой, но любящей, страдающей, проливающей слезы сквозь смех. Любя, можно надеяться на изменение человеческой природы, человеческой натуры.

Но и в судьбе Левонихи есть свои удивительные комические повороты.

В комедии «Левониха на орбите» живут еще сатирические персонажи помимо Левона, поистине сатирические, с которыми автор безжалостен, их он бьет наотмашь, это люди без корней, без земли под ногами. Под ногами у этих людей только пол кабинета, любого кабинета, они меняют их часто, вернее, их самих меняют часто, и разные кабинетные полы словно ходячая палуба у них под ногами, нет точки опоры, нет верных якорей, нет сердечных привязанностей. Глуздаков, председатель райисполкома, и Тесаков, его помощник,— вот кто безоговорочные недруги Макаенка, вот на кого направлен его истинно сатирический пыл. Этих людей уже не исправишь, их можно только окончательно выгнать из последнего убежища — какого-нибудь начальственного кабинета.

Вот эти-то люди, живущие не по законам жизни, а по законам формальной логики, по законам вчерашнего дня, решают, что необходимо найти в деревне женщину-«выдвиженку», женщину, которую можно было бы двинуть «на орбиту». Где-то подсказали, кто-то посоветовал, кому-то пришло в голову, некто вздумал — вот Тесаков и Глуздаков, наслушавшись чужих мыслей, обрывочных призывов, и порешили: лучше всего выдвинуть крестьянку, колхозницу, оно и красиво, оно и государственно, мол, женщина у нас равноправна, мол, каждая кухарка должна учиться управлять государством. Взгляд Глуздакова и Тесакова упал на Лушку, жену Левона. Самая подходящая бабенка: мужем недовольна, в хате бывает редко, все норовит прибиться к обществу. Да, собственно, они и не знают толком Левонову Лушку — Левониху, просто попалась она им под руку. Да нет, еще было соображение. Недавно вышла замуж дочка Левона и Левонихи, и вот зять попался какой-то занозистый, все думает, как вывести на чистую воду и Глуздакова, и Тесакова. Так вот, нельзя ли этого зятя убрать куда-нибудь подальше от государственных высот, а на его место и посадить Левониху, так сказать, «ход конем… И овцы целы, и волки сыты! Левониха! Жена Левона Чмыха! Вместо зятя!»

Но соображение это вторичное, главное, что спущена директива — нужно ввести в выборные органы женщину. «Не балерину! Не чемпионку! Телятницу! Свинарку! Доярку! Кукурузоводку!» Спущена директива — и весь разговор, Левониха уже на орбите. А хочет ли того Левониха, а умеет ли она работать с людьми — все это безразлично, важно, что спущена директива.

Но вот тут-то и завязывается новый комический поворот. Просто так, формально, выдвинули Левониху, ни на что не рассчитывая, ничего от нее не ожидая, считая себя в полной безопасности: станет ли действительно глупая баба что-то проверять, куда-то лезть, о чем-то думать? Так и будет дальше доить своих коров, спорить с мужем да бегать к подружкам на колхозные посиделки.

Но неожиданно Левониха выбилась из предначертанного ей Глуздаковым и Тесаковым распорядка жизни. Она и действительно вышла на орбиту, и впрямь захотела быть государственным деятелем, в ней и по-настоящему открылись таланты организатора, деятеля. Выдвинули Лушку формально,