Комедия на орбите - Инна Люциановна Вишневская

Однако события разворачиваются дальше. И дальше происходит вот что. Левон другой такой же темной ночью пробирается к стогу сена, к колхозному стогу, заворачивает в принесенный из дому половичок охапку сена, чтобы унести колхозное добро «единоличной» своей корове. Левона услышали, чуть было не схватили, но вывернулся ловкий старичок, оставив в руках колхозного сторожа только цветной половик.

В этом эпизоде снова весь Макаенок. Охапка сена, чуть было не унесенная Левоном, превращается в этой комедии в нечто невероятно огромное. Об этом сене, собственно, даже и не похищенном Левоном,— сено отобрали,— говорят бесконечно много, говорят все и каждый, в течение всей комедии. Левон смертельно испуган, он то и дело ждет удара, намека, упрека, разоблачения. И когда он в десятый раз слышит о забытом кем-то половичке, глаз его дергается, ус дрожит, речь путается, и заикаться-то Левон начинает, и вообще мычит вроде своей коровы. Словом, стремление человека хоть что-то взять для себя из общественной житницы представляется Макаенку наиболее комедийно-трагедийным моментом в нашей действительности, здесь для него средостение комического трагизма, здесь апогей трагикомедии, смеха сквозь слезы. И смешно будто бы, когда хороший человек, добрый семьянин ползет ночью на брюхе, чтобы ухватить клок сена, который он может спокойно купить, так как у него есть и деньги, и возможности, и честное имя. Но это же и трагично, когда хороший человек, добрый семьянин ползет ночью на брюхе, чтобы украсть клок общественного сена, даже и не потому, что не хочет платить, просто так привычнее, так проще — взять чужое. Ведь не зря же и создался в народе горький афоризм: скажи мне, что ты несешь, и я скажу тебе, где ты работаешь. Горький этот афоризм как раз и относится к таким, как Левон, который органически не может пройти мимо общественного, чтобы не сделать его личным, который привычно берет все, что дурно лежит, так как пригодится оно дома. Левон готов пойти на унижения, попасть в глупую ситуацию, лишь бы еще что-нибудь притащить к себе, прибрать к рукам, лишь бы еще чем-нибудь захламить свой узкий мирок.

Эпизод за эпизодом строится в комедиях Макаенка для того, чтобы однажды взорваться гротеском, разбушеваться фантазией, обернуться сказкой, фантасмагорией. Эпизод за эпизодом, где постепенно нарастает авторский гнев, где постепенно сгущается драматическое напряжение. Эпизод за эпизодом, в которых рассказывается, как расхищают народное добро. И вот что примечательно: немного берут расхитители, никто из них не уносит ни золота, ни мехов, ни каких-либо особых драгоценностей, ни огромных денежных сумм, только и берут они клочок сена, мешок картофеля, что-нибудь еще в этом роде. И казалось бы, отголоски события не равноценны самому событию в комедиях Макаенка. По поводу воза сена, который был направлен домой к некоему ответственному лицу, чтобы не мешалось это ответственное лицо под ногами у колхозников, столько было шуму, столько разговоров в одной из пьес Макаенка, что, право, начинало казаться, будто автор имеет на уме нечто другое, нежели один, даже и целый, воз сена.

Но несущественно, мало или много брал человек, важна была сама эта собственническая потребность, это его хищническое ненасытное желание. Макаенку даже интереснее было разбираться с «мелкими случаями», когда всего лишь и забирали-то что-нибудь совсем незначительное, как бы анекдотическое, не соответствующее тому накалу разыгрывающихся страстей. Но для драматурга это не мелочь, это нечто огромное, это нечто всерьез подтачивающее душу, сводящее ее до уровня животных инстинктов. И чем мельче кража, чем незначительнее украденное, тем серьезнее сатирический гнев Макаенка. Писатель хочет сказать, что ярость должна обрушиваться не только на сложившихся жуликов, не только на масштабных растратчиков, не только на крупных взяточников, не только на «квалифицированных» воров. Тут и так все понятно, тут не нужно вызывать ярости — она сама обрушится на головы «крупнокалиберных» злодеев. Сатирика интересует другое: совершена незначительная кража, стоит ли говорить о подобных мелочах, стоит ли тревожить по этому поводу серьезное общественное мнение? Да, отвечает автор, стоит. Как раз там, где кража ничтожна, — тут все только начинается, тут лишь завязывается характер, человека еще можно предупредить, спасти. Сатирик не только карает зло великое, но и предупреждает зло мелкое, следит, чтобы оно не сложилось в преступление века.

Думается, что в таком построении своих комедий, в выборе такого изначалия для конфликтных своих ситуаций, Макаенок, как и во многом другом, учится у Гоголя. Это именно Гоголю всегда было интересно иметь дело с незначительным анекдотом, с маленьким житейским случаем, из которого затем вырастали под его пером огромные обобщения, философские раздумья, великие символы. Чем мельче был анекдот, положенный в основу гоголевских повестей и пьес, тем шире были круги от этого анекдота, растекавшиеся по болоту жизни, по недвижной общественной реке. И в этом случае Макаенок — верный ученик Гоголя.

Своего апогея эта авторская истовость, этот сатирический гнев, возникающий там, где человек берет чужое, достигли в истории некоего колхозника Романа в комедии «Сами с усами», взявшего с колхозного поля мешок с картофелем. За этот взятый себе с колхозного поля картофель Романа отдают под суд, жизнь его может быть сломана, разрушена любовь, погублен авторитет. Но ничто не смущает председателя колхоза Ковальчука, отдающего Романа под суд. Ковальчук знает, что Роман прекрасный человек, что он безраздельно предан колхозу, что когда-то сам строил этот колхоз. За Романа просит вся деревня, просит Ковальчука не судить Романа и любящая его женщина, немало сделавшая и для колхоза, и для самого нынешнего председателя. Но все это как бы не трогает Ковальчука. Он неумолим, нельзя пощадить Романа, тогда и другие будут продолжать идти по этой же скользкой дорожке, тогда мы не сможем оборвать преступную цепь мелких хищений, вырастающих в большие преступления, разрушающие души. И Роман уходит из деревни, чтобы пройти все судебные испытания, отсидеть в тюрьме и вернуться в колхоз другим человеком, кое-что понявшим, сделавшим для себя серьезные выводы. А в начале этой трудной истории всего лишь «комический» мешок с картошкой.

Макаенка нередко упрекали в какой-то странной жестокости. В этой жестокости упрекают и его героя — председателя колхоза Ковальчука, в котором проглядывают узнаваемые черты «макаенковского» характера. Ну, действительно, стоит ли из-за пучка сена, корзины с картофелем, даже целого воза сена так кричать, так мучить всех и, наконец, судить человека, тем более человека субъективно честного? Да, отвечает Макаенок, нужно, стоит, надо кричать, осмеивать, выставлять на общественное порицание, судить. И чем меньше проступок, чем мельче вина,