Комедия на орбите - Инна Люциановна Вишневская

запасе тех или иных минувших дней. Художественная литература становится в этом случае и сокровищницей народного языка не только в его вечных, классически отлитых, великих, традиционных формах, но и в его текущей преходящести, в его живом движении, в его благотворных переменах.

Я говорю обо всем этом для того, чтобы, отойдя от классических образцов, перейти к языку пьес Андрея Макаенка. Скажу еще раз: я, естественно, не пытаюсь сравнивать его ни с Зощенко, ни с Маяковским, ни тем более с Толстым или Гоголем. Но какие-то общие методологические законы должны быть выведены. Нельзя восхищаться горьковским «Море смеялось», шолоховским «черным солнцем», нельзя включать во все хрестоматии гоголевское «Черт вас возьми, степи, как вы хороши» — и в то же время до бесконечности редактировать современных, сегодняшних писателей, приводя их прекрасное разнообразие, радостное многообразие к уныло-одинаковой правильности.

Стоило Макаенку выступить с первой пьесой, как тут же в одной из рецензий возникло соображение, быть может не столь значительное, сколь распространительное, подобные соображения относились не только к данному случаю, они встречались каждый раз, когда речь шла о самобытном, талантливом произведении. Вот что стояло в рецензии, о которой я говорю: «Местами автору явно изменяет чувство эстетической меры в речевой характеристике действующих лиц, и он допускает грубость, безвкусицу» (уже упомянутый выше А. Караганов).

Что это такое — «эстетическая мера в речевой характеристике»? Эстетическая мера — понятие общее для всего художественного произведения. Но сколь уж мы признаем это произведение художественным, значит, автор нашел то чувство меры, которое необходимо ему для раскрытия характеров действующих лиц.

Макаенок писал народную комедию, ему необходимо было утвердить для себя, для театра этого времени именно данный жанр — народной, глубинно народной комедии, замешенной на народной жизни, вспоенной народными противоречиями. Каким же, спрашиваете, языком должны были говорить действующие лица этой пьесы, какую соблюдать эстетическую меру? И если б они, не дай бог, действительно заговорили не по законам народной речи, а по законам некоей среднестатистической меры, не было бы этого оставшегося на долгие годы самовыражения обывателя Горошко: «Хоть круть-верть, хоть! верть-круть», самовыражения обывателя, ставшего самовыражением всех трусов и приспособленцев от политики, от конъюнктуры дня. Не было бы этого знаменитого горошкинского присловья, не было бы и много другого, что сделало комедию Макаенка живой, сохранившейся в памяти и театров, и зрителей, и читателей. И вот еще что хочется сказать. Бывает так, что комедия смешна сама по себе, своим, если так можно сказать, аккордовым звучанием, своей внутренней противоречивостью — между нереальными замыслами осмеиваемых лиц и движением реальной действительности. Бывает по-другому — когда комедия смешна не только сама по себе, но и смешит каждой своей репликой, каждым своим словом. Мне больше по душе именно этот тип комедийного письма, потому что так, как правило, писали все истинные сатирики — Гоголь, Мольер, Сухово-Кобылин, не говоря уже о великом мастере смешной реплики Грибоедове, не говоря уже о создателе крылатых комедийных афоризмов Фонвизине. Такие комедии приобретают дополнительную силу, дополнительный воспитательный заряд, они доходят до сердца и ума читателей и зрителей не только общим своим содержанием, но и каждой репликой, становящейся словно маленькой целостной комедией. В таких комедиях заложены как бы множество комедийных миниатюр, завершенных маленьких комических сцен, чьи границы всего лишь реплика действующего лица. Отлично сказал об этом, говоря о своеобразии гоголевских комедий, гоголевских реплик, Гончаров. Он заметил, что реплики действующих лиц в комедиях Гоголя «так же заключают в себе свою особую комедию, независимо от общей фабулы, как и каждый грибоедовский стих».

И пусть не все комедийные реплики макаенковской пьесы одинаково удачны, одинаково бьют в цель, одинаково запоминаются. Важно только обратить внимание на это стремление автора вложить заряд комического в саму комедийную реплику, а не полагать, будто бы «смех — это дело серьезное», как часто пишут в наших газетах, настолько серьезное, что уже порой никто и вовсе не смеется на представлении той или иной комедии.

Назовем несколько таких комических реплик из пьесы «Извините, пожалуйста!», чтобы было видно, как работает автор,— другое дело, всегда ли посещает его успех. Сейчас важна именно тенденция, которая будет упрочена и развита Макаенком в других его произведениях, в частности в наиболее интересной с этой точки зрения комедии «Левониха на орбите».

Итак, комическая реплика в первой комедии Макаенка.

К Калиберову приходит Мошкин. Мы уже знаем их: Калиберов — ответственное лицо, Мошкин — работник отдела заготовок. Калиберов спрашивает, как дела с молоком в районе. Мошкин отвечает: «Что такое молоко? Чепуха. Нажмем завтра на исполкоме, и оно само потечет».

Мошкин предлагает Калиберову свою авантюру с приписками. «Правда, не всякому председателю,— говорит Мошкин,— можно подсказать такой выход… «Льву Толстому» (речь идет о названии колхоза. — И. В.)... можно, а, например, Штапенке из «Максима Горького» этого не предложишь»

А вот философские соображении Мошкина: «Если камень долго лежит на одном месте, то он обрастает мохом. А человек — выговорами». Из репродуктора слышен голос Калиберова, делающего очередной очковтирательскнй, «показушный» доклад по поводу успехом района: «Порукой этому (выполнению хлебозаготовок.— И. В.) … хорошая дисциплина и благоприятствующая нам погода». А затем ремарка: «Близкий раскат грома». Калиберов распекает своих подчиненных, которые не сдают вовремя расписки: «А не сдашь — дух вон и жилы на телефон!»

Можно бы и прокомментировать все эти и другие, не приведенные здесь реплики макаенковских персонажей, реплики, в которых уже заключена маленькая комическая миниатюра.

Ну, действительно, молоко, которое потечет само собой, если нажать на людей где-либо в исполкоме,— не есть ли это образное, смешное выражение той бюрократической бумажной политики, которая сводилась к крику «нажимай», к волюнтаристским приемам взамен настоящей работы?

Или: с колхозом, называющимся «Лев Толстой» можно договориться по поводу придуманного обмана, а вот с колхозом по имени «Максим Горький» договориться о махинациях не удастся. Смешон подтекст: с Толстым, толковавшим некогда о всепрощении, о христианском примирении с врагами и ворами, можно договориться о жульничестве, а вот с Горьким, утверждавшим, как известно, что «если враг не сдается его уничтожают», договориться о жульничестве нельзя. Комическое заложено в соседстве двух реплик — «нам благоприятствует хорошая погода» и «слышен близкий раскат грома». Уже не нужно длинных слов по поводу очковтирательства калиберовых. Очковтирательство раскрыто здесь простым соединением взаимоисключающих реплик. Кстати сказать, Макаенок учился в этом случае у старшего своего коллеги — Погодина. В одной из погодинских пьес имеется нечто чрезвычайно похожее. Маленький прифронтовой город. По радио поют известную песню Долматовского «Любимый город может спать спокойно…» —