Модели культуры - Рут Бенедикт

Таким образом, у народов пуэбло нет ни стремления к любого рода избыточности, ни терпимости к жестокости, ни снисходительного отношения к личной власти, ни восторга от какой-либо ситуации, в которой человек действует самостоятельно. У них не присутствует ни одной черты, которую дионисическое начало ценит превыше всего. И все же в их религии есть культ плодородия, который мы рассматриваем как дионисический. Дионис был богом плодородия, и почти во всем мире у нас нет причин разделять эти две черты. В самых удаленных уголках планеты стремление к избыточности и культ силы плодородия вновь и вновь переплетаются между собой. Поэтому аполлонические способы отправления того же самого культа плодородия вдвойне ярче выделяют основные жизненные убеждения пуэбло на фоне всех остальных.

Подавляющее большинство их обрядов плодородия не содержит никакой сексуальной символики. Дождь они вызывают ритмичным, повторяющимся танцем, который заставляет тучи собраться на небе. Плодородность кукурузного поля обеспечивается зарыванием в него различных предметов, наделенных силой после того, как они были возложены на алтарь или использованы земными воплощениями сверхъестественных сил. Сексуальная символика гораздо ярче прослеживается у соседнего народа хопи, чем у зуни. В ритуалах хопи часто используются маленькие черные цилиндры, связанные с маленькими бамбуковыми кольцами. Цилиндры символизируют мужское начало, а кольца – женское. Их связывают вместе и бросают в священный источник.

Во время ритуалов Общества флейты для вызывания дождя вперед выходят мальчик и две девочки, и на время ожидания мальчику выдается цилиндр, а девочкам – по тростниковому колечку. В последний день обрядов эти дети в сопровождении нескольких жрецов несут эти предметы к священному источнику и смазывают их плодородной грязью, взятой со дна источника. Тогда процессия возвращается домой к своему народу. На обратном пути на земле рисуют четыре картины, подобно тем, что создаются для алтарей, и дети идут впереди всех, бросая предметы в каждую картину по очереди, мальчик свой цилиндр, а девочки – кольца. В конце концов их возлагают на танцевальный алтарь на площади. Это совершенно благопристойное и степенное зрелище, официальное и до крайности лишенное эмоций.

Хопи постоянно прибегают к подобного рода сексуальной символике. Она особенно распространена в танцах женских обществ (впрочем, у зуни нет женских обществ). В одном из таких ритуалов, пока девушки танцуют в кругу с кукурузными стеблями в руках, им навстречу выходят четыре переодетые в мужчин девы. Две из них изображают лучников, другие две – копьеносцев. Каждый лучник держит по пучку лозы и лук со стрелами, и, продвигаясь, они пускают стрелы в пучки лозы. У копьеносцев есть длинная палка и кольцо, и они бросают свои копья в эти обручи. Когда они доходят до круга танцующих, они начинают бросать свои палки и обручи в круг, поверх танцовщиц. Потом из центра танцующих девушек они будут бросать зрителям маленькие шарики из влажной кукурузной муки, а те будут пытаться завладеть ими. Эта символика по своей сути сексуальна, объект ее – плодородие, однако от культа Диониса она лежит на противоположном полюсе.

Такая символика у зуни не прижилась. У них, как во всех других племенах пуэбло, в ритуальных бегах принимают участие во имя плодородия. В некоторых бегах участвуют и мужчины, и женщины. Они становятся на противоположных концах дорожки, у мужчин лежат палочки, у женщин – обручи, и те, и другие пинают их пальцами ног. Порой женщины соревнуются в этих бегах с переодетыми в маски людьми. В любом случае, женщины должны победить, иначе эти бега не имеют смысла. В Перу с теми же целями проводятся похожие гонки, но там мужчина бежит обнаженным и насилует каждую женщину, которую обогнал. И у зуни, и в Перу племена просили об одном и том же, но зуни преобразовали дионисический символизм перуанцев и придали ему аполлоническую форму.

Однако даже у зуни с плодородием связаны некоторые образы распутства. В двух случаях – на ритуальной охоте на кролика и в танцах со скальпом – распутство до такой степени поощряется, что дети, зачатые в эту ночь, будут исключительно крепки. Происходит послабление обычно строгих правил опекания девушек – мол, «мальчишки есть мальчишки». Нет ни беспорядочных половых связей, ни намека на оргию. Кроме того, говорят, что раньше культ целительных связок, который управляет снегом и холодом, включал определенные обряды. Жрица этого культа на протяжении одной ночи принимала у себя любовников и собирала со своих партнеров бирюзу длиной с их большой палец, чтобы потом украсить ею свои связки. Этой практики больше нет, и сказать, насколько далеко заходило распутство, не представляется возможным.

Пуэбло не вполне понимают половые сношения. Этому уделяется мало трезвого внимания, по крайней мере у зуни, и они, во многом разделяя наш собственный культурный контекст, склонны подменять сексуальную символику чем-то не вполне подходящим. Они расскажут вам, что колечки и цилиндры, которые племя хопи неизменно используют в определенной сексуальной символике, воплощают в себе маленькие глиняные комочки, которые дождь создает в лужах. Стрельба из лука по связкам кукурузных листьев воплощает в себе молнию, бьющую по кукурузному полю. Даже в словах самых честных рассказчиков можно найти еще более кардинальные замены. Это бессознательная защита, которую они развили до нелепости.

Кажется, что похожая защита уничтожила все следы космологических легенд о зарождении вселенной в результате полового акта. Еще пятьдесят лет назад Кушинг[21] записал у зуни отсылку к этой легенде, которая составляет основу космологии юмаязычных (не пуэбло) племен Юго-Запада и известна во многих соседних регионах. Солнце и Земля жили в браке, и из чрева Земли появилась жизнь – неодушевленные предметы в пользование человеку, а также сам человек и животные. Со времен Кушинга мифы о сотворении мира у зуни записывались со слов разных обществ, разных жречеств и простых людей, и они все также полагают, что жизнь зародилась на четвертом уровне подземного мира, но они не видят в нем чрево Земли, в которой жизнь появилась благодаря небесному отцу. Они не мыслят в этом направлении.

Отношение зуни к половым отношениям обнаруживает определенные сходства с нормами, которые в нашей цивилизации называются пуританскими, однако не менее поразительны различия между ними. Пуританское отношение к половым отношениям проистекает из отождествления их с грехом, а у зуни понятия греха нет. Грех не ведом им не только в половом акте, но и в любом другом деле. Они не страдают от чувства вины и не рассматривают половое влечение как череду искушений, которым нужно противостоять болезненными усилиями воли. Целомудрие как образ жизни резко осуждается, а в народных легендах