Книга тишины. Звуковой образ города - Сергей Юрьевич Румянцев

1927–1976[100]

Приложение 1[101]

«…Шум и звон»

(из рукописных тетрадей)

<…>

В синем небе звезды блещут,

В синем море волны хлещут;

Туча по небу идет,

Бочка по морю плывет.[102]

<…> Здесь – как и вообще всегда у Пушкина – объято необъятное, и огромный мир в зерне песка предстоит как округлое, совершенное целое. Как капля, которой столько внимания уделено в одной из версий сотворения мира и человека в Коране, наиболее близкой к современным представлениям о происхождении жизни.[103]

Море и небо сини, и эта синь – живая переливчатость мира, движение и свет. Хлест и блеск оказываются выражением одного и того же, волны подобны звездам – ведь и свет есть волна. Как и звук. Хлест = звук волны, блеск = свет. И звук, и свет – движение жизни мира. <…> Синь моря и неба – звень Мира. Туча по небу идет (как корабль по небу! ай да Пушкин!). Корабли не плавают, а ходят – бесшумно, беззвучно, как свет-блеск звезд. А бочка – она в хлесте волн, в звуке – она плывет. <…>

Туча – облако, оболочка, громадная капля водно-небесной сини (из моря – в небо, с неба – на землю, в море). Бочка [боча – туча – боча (р)(г)] – тоже «капля». Оболочка для тысяч капель, если в ней налита жидкость. А у Пушкина внутри бочки, громко, звучно плывущей в море (водно-небесный звук светосини), – люди. Спасительная капля! Далее, по смыслу сказки: именно промысел Божий. Люди в бочку людей засунули – для смерти. И далее – в четырех строках (в написании Сергея Юрьевича: «В синем море волны хлещут, / В синем небе звезды блещут». – М. Ю.) – начало Мира (звук-свет) и – рождение («второе рождение») человека из капли-бочки – после молитвы и действия волны, вынесшей одну из капель (бочку) на берег… Смерть, уготованная созданиям Божиим людьми, обернулась жизнью. Действительно: Пушкин!

<…> Этот известный всем русским вот уже полтора века простейший стих есть один из величайших (исчерпывающих и одновременно неисчерпаемых в своей глобальной глубине звенящей синевы) образов Тишины. Ибо тишина – тоже оболочка, капля, сосуд, в котором хлещет и блещет живая суть Мира <…>

Тишина, столь зримая в своем переливчатом единстве земного и небесного, человеческого и Божественного – начинаетзвучать смыслами лишь при стремлении вникнуть в пушкинский стих. Музыка его слышна каждому, имеющему уши <…> Шума же нет и в помине, если не считать легких тембровых намеков (щ в хлещут/ блещут) на возможность перерождения звука (звона, звездной синезвени, музыки) – щýка! – в шум.[104]

Опять: извлекаем выгоду из водянистости собственной мысли. Звук = зук = щук (по Далю). И вдруг – в родительном падеже родился новый смысл: щýка – плывет! В том числе – в тишине (нем как рыба). И хлещет хвостом, и блещет чешуей потом, когда ее извлекут, вытащат из тихих глубин и с шумом-гамом отправят в уху. Человек, творящий тишину, волен извлекать из нее:

1. бездну, бесконечность Мироздания, возможность заглянуть в глубины своей души и ощутить красоту творения в любви к Творцу;

2. щýк, множество отдельных щук-звуков, плавающих в капле-море-небе тишины; дробя единство, явленное в тишине, услышать падение капли, и ощутить в душе тягу к творчеству (капля-рождение, оплодотворение!..), и в звуках музыки излить в мир свое слышание его единства и гармонии. Но музык (как и людей) – много. И их многоголосие – шумное, внешнее – не то, что песньсердца или вселенское славословие <…>[105] восходящее как пар (=

волна, излучение, истечение) к престолу Царя Небесного. Музыка прекрасна, но она – творение человеческое, не Божие. Тишина чревата всем, кроме шума (нестроя, нелада, возмущения, хаоса).

Музыка же – чревата шумом и, как мы знаем, сама легко может стать шумом и по сути («авангард», рок, «конкретничество» и «производственничество»), и по функциям (фоном может быть и Моцарт… не по Божьей, но по нашей воле!);

3. шум. В этом есть большая тонкость, как в словах, фонемах.

ЩУК

ШУМ

ТИШЬ

Шум входит в состав тишины, как звук «ш» в состав слов шум и тишь. Звук один – слова разные, и бездны разделяют их. Потому что это генеральная оппозиция мирозвука (мирозвучания = мироздания).

ТИШИНА

лад

гармония

покой

жизнь <хотя и через смерть

ШУМ

разлад, нелад дисгармония, хаос

непокой

смерть <хотя и через жизнь,

ее внешнюю суету>

Но этот соблазн, основанный на скрытом намеке <…> общего звука (еще сильнее – щýка) – или от элементарного непонимания, нечуткости, глухоты – вечен, как первородный грех, начатый шорохом ползущего змия и его шипом-шепотом: «…и будете как Боги…»

И вот – опять вернусь к примеру Башлачева,[106] звонкости русского рока (время колокольчиков), обернувшейся черным шумом крыл смерти над Россией и русским народом. Ужаснувшись обрубленным колокольням и расколотым колоколам – ухватились за обманку – «колокольчики»-гремки и, как кирпичом, двинули по башке, по ушам, по душам, раскололи сосуд веры, уничтожили в душах тишину – а потом и в жизни <…> И – что?

По колено в черепках собственных черепов… Как Башлачев из Череповца – в шлак кочегарки, в кровавый звон своих песен, в черную темь бестишного (бездушного уже?) города…

…«и будете как Боги»…

<…> «Мы требуем перемен!» – Требуете? Нате: «перестройка», «реформы»… Цой – в гроб, Макаревич – в «Смак», БГ – не бог…

«Дороги не разбирает» душа, продавшая дар тишины, обманувшаяся и обманутая. И в этом главный рок-урок, сменившийся рыком и ры́гом урок <…>.

<Писано в бессонницу в ночь на 12 июня 1997 года – «день независимости России»…>[107]

«Бетонный лес гудит в потемках…»

Теперь, после стольких рассуждений и вольных странствий по городам и весям, пришла пора вернуться к «критической точке» этой книги – к первой «сшибке» звона и шума, которая послышалась мне в гудково-колокольной эпопее А. Авраамова и К. Сараджева. Колокольно-звонная развязка уже близка: 1 января 2000 года 10 000 волонтеров только в одной Великобритании готовы ударить во все колокола! Давно объявлено и о панъевропейском благовесте в честь 2000-летия Рождества Христова. И даже в интернете для всех желающих открыт виртуальный колокол… Впрочем, до этого звонимира все же надо дожить.