Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества - Рутгер К. Брегман

Всякий раз, когда мальчики начинали выяснять отношения, доктор Шериф, игравший роль начальника лагеря, сидел в сторонке и деловито записывал наблюдения в блокнот. Он уже предчувствовал: этот эксперимент станет для него золотой жилой.

Об эксперименте в Робберс-Кейве вновь заговорили в последние годы, особенно после избрания Дональда Трампа президентом США. Трудно подсчитать, сколько экспертов указывали на это исследование как на ключ к пониманию нашей эпохи. Разве «Змеи» и «Орлы» не символ постоянных столкновений между левыми и правыми, консерваторами и либералами?

Телевизионные продюсеры присмотрелись к сценарию эксперимента и мгновенно учуяли, что тут пахнет деньгами. В Нидерландах начали съемки своеобразного ремейка случившегося под метким названием «Значит, война». Съемки, впрочем, пришлось остановить, когда стало ясно, что концепция в буквальном смысле означает войну.

Чем не повод заглянуть в оригинальный отчет Музафера Шерифа о его исследовании 1961 года? Я его прочел и могу вас заверить – увлекательным этот текст не назовешь. На одной из первых страниц Шериф заявляет: «Негативное отношение к внешним группам будет формироваться ситуативно». Что это значит? Значит – война.

Однако среди абстрактных научных формулировок я обнаружил несколько интересных фактов. Например, вовсе не дети, а сами экспериментаторы решили устроить в лагере неделю соревнований. «Орлы» не были в восторге от этой идеи. «Может, мы с ними подружимся? – предложил один мальчик. – Тогда никто не будет злиться и обижаться»[298].

А еще по настоянию исследователей в лагере проводились только такие игры, в которых всегда есть победители и проигравшие, например бейсбол или перетягивание каната. Никаких утешительных призов не было. Более того – экспериментаторы специально подсуживали то одной, то другой команде, чтобы они постоянно шли ноздря в ноздрю.

Но, как выяснилось, все эти манипуляции были лишь вершиной айсберга.

3

Я встретился с Джиной Перри в Мельбурне летом 2017 года, всего за несколько месяцев до выхода ее книги об эксперименте в Робберс-Кейве. Перри – австралийский психолог, первой из ученых исследовавшая архивы с материалами эксперимента Шерифа. Копаясь в аудиозаписях и отчетах, Перри обнаружила факты, полностью противоречащие той истории, которая на протяжении пятидесяти лет излагалась в учебниках.

Для начала она выяснила, что ранее Шериф уже пытался проверить свою «теорию реального конфликта». В 1953 году неподалеку от городка Мидл-Гроув в штате Нью-Йорк он организовал другой летний лагерь. Там он тоже приложил немало усилий, чтобы натравить мальчиков друг на друга. Шериф упомянул об этом опыте лишь в сноске, указав, что эксперимент пришлось прервать «из-за различных трудностей и неблагоприятных условий»[299].

В Мельбурне Перри рассказала мне все, что ей удалось разузнать о том забытом всеми первом лагере. Спустя два дня после приезда все мальчики подружились. Они играли, носились по лесу, стреляли из лука и во все горло распевали песни.

На третий день экспериментаторы разделили их на две группы, «Пантер» и «Питонов», и весь остаток недели прибегали к самым разным уловкам, чтобы настроить их друг против друга. Когда «Пантеры» захотели нарисовать на своих футболках оливковую ветвь мира, сотрудники лагеря запретили им это делать. Через несколько дней один из экспериментаторов снес палатку «Питонов», рассчитывая, что те обозлятся на «Пантер» и отомстят им. Но ничего не вышло, и он с досадой наблюдал, как обе группы сообща устанавливали палатку на место.

Затем взрослые тайком устроили налет на лагерь «Пантер», вновь надеясь столкнуть мальчиков лбами. Но те опять помогли друг другу, а один парнишка, у которого сломали укулеле, даже пришел к взрослым и потребовал у них алиби. «Может быть, – заявил он, – вы просто хотели посмотреть на нашу реакцию?»[300]

С течением времени настроение исследователей все больше портилось. Дорогостоящий эксперимент был на грани провала. Мальчики не дрались, как обещала «теория реального конфликта», а все больше сближались. Шериф винил всех, кроме себя. Он не спал до двух часов ночи, ходил из угла в угол (Перри расслышала это в аудиозаписях) и много пил.

В один из последних вечеров напряжение достигло предела. Пока ребята спали, Шериф набросился на своего ассистента. Он угрожал избить его и обвинял в том, что тот недостаточно хорошо стравливает детей. Защищаясь, ассистент схватил доску. «Доктор Шериф! – крикнул он. – Если вы до меня дотронетесь, я сам вас ударю!»[301]

В конце концов дети поняли, что ими манипулируют: один из ребят нашел записную книжку с подробными наблюдениями. После этого эксперимент пришлось прекратить – другого варианта не было. Если исследователям и удалось что-то доказать, то только одно: сдружившихся детей не так-то просто рассорить. «Они ничего не понимали в человеческой природе, – годы спустя сказал о команде Шерифа один из невольных участников эксперимента. – И уж совершенно точно не понимали детскую психологию»[302].

4

Если вы считаете манипуляции доктора Музафера Шерифа возмутительными, знайте: они не идут ни в какое сравнение со сценарием, реализованным семнадцать лет спустя. На первый взгляд, у Стэнфордского тюремного эксперимента и эксперимента Шерифа в Робберс-Кейве есть много общего. В обоих было по 24 участника, белых, мужского пола, и оба были призваны доказать, что хорошие люди могут внезапно стать плохими[303]. Но автор Стэнфордского эксперимента зашел еще дальше.

Исследование Филипа Зимбардо было не просто сомнительным. Оно было сфабрикованным.

Первые сомнения возникли у меня в процессе чтения книги Зимбардо «Эффект Люцифера», опубликованной в 2007 году. Я всегда считал, что «надзиратели» стали садистами по собственной воле. Зимбардо говорил об этом в сотнях интервью и даже на слушаниях в Конгрессе США заявил, что надзиратели «выработали собственные правила для поддержания закона, порядка и субординации»[304].

Но на 55-й странице книги Зимбардо вдруг пишет про встречу, прошедшую в субботу накануне эксперимента. Он созвал будущих надзирателей и дал им вполне четкие инструкции:

Мы можем вызвать у них чувство фрустрации. Мы можем вселить в них страх […] Мы самыми разными способами лишим их индивидуальности. На них будут тюремные робы, к ним никто не будет обращаться по имени; каждому присвоят номер, и называть их будут только по номерам. В целом все эти меры заставят их ощутить свою беспомощность[305].

Прочитав этот абзац, я опешил. Здесь якобы беспристрастный ученый открыто заявляет, что давал участникам эксперимента прямые указания. Надзиратели не сами додумались обращаться к заключенным по номерам, носить зеркальные очки или устраивать садистские игры. Им просто велели это делать.

Более того, в ту субботу, до начала эксперимента, Зимбардо уже говорил «мы» и «они», как будто он был в одной команде