О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

человеческого тела (кистей рук, лица), но перед этим выбором оказываются в свое время все порядочные люди, мужчины и женщины. Общественный идеал призывает и тех и других ждать похвал за правильно сделанный выбор.

Однако, несмотря на распространенность образа женщины-соблазнительницы, противопоставленного образу целомудренного Иосифа, в Средние века было и представление о стыдливости, присущей женской природе.

Кристина Пизанская в «Книге о трех добродетелях» пишет, что женщина «по природе и порядку честна, проста, стыдлива». Стыдливость видится как чувство, настолько свойственное женщинам, что оно переходит и на очеловеченных животных в баснях. Мария Французская в басне «Волк и свинья» пишет, как Свинья не захотела, чтобы Волк помог ей в родах: «Стыд не позволит женщине, кем бы она ни была, чтобы мужчина коснулся ее или просто приблизился к ней, когда она в подобном положении». Средневековье продолжает античную традицию, говоря о том, что стыдливость свойственна самой женской природе, но окрашивает ее сожалением об утрате изначальной невинности. Невидимый покров этой невинности будет обретен только в небесном раю, куда соберутся избранные в конце времен. Сидрак Философ в «Книге источника всех наук» говорит о том, что избранные будут «обнажены от похоти, зависти и злобы, но одеты в благодать, славу и спасение». Они не будут стыдиться своих членов, как мы сейчас не стыдимся своих глаз. В раю не будет ни мужчин, ни женщин, все люди будут, как ангелы, свободны от всякого вожделения. Между двумя точками истории, между раем земным и раем небесным, у женщины может быть лишь подобие стыдливости, смешанное со стыдом, ведь человеческая природа со времен Адама и Евы впала в грех.

Два покрова

Новый Завет выдвигает новый образ женщины, противопоставленный образу искусительницы Евы. Это Дева Мария, которая шаг за шагом искупает все грехи своей предшественницы. Ее покорность Богу противостоит непокорности Евы, ее скромность — чувству стыда и бесстыдства, обретенному после вкушения запретного плода. Когда архангел Гавриил приходит с Благой Вестью, «юная дева, столь стыдливая, столь чистая, столь непорочная, возлюбленная в своей девственности, спрашивает, как она может зачать, будучи девственницей», — пишет богослов Роберто Карачиоло в «Зеркале веры» (1495).

Этот мотив восходит еще к Амвросию Медиоланскому. Он пишет, что Дева Мария, воплощение чистоты и скромности, являет образец стыдливости: она даже не смеет ответить на приветствие ангела. Так и следует вести себя девушке, когда она оказывается один на один с мужчиной для Амвросия очевидно, что архангел Гавриил мужчина.

Искупление женщины возвращает стыдливость ее природе, падшей после первородного греха, и возвращает ей то достоинство, что было в земном раю. Эдемский сад некогда отверг «запятнанное одеяние», появившееся на человеке из-за Евы. Но как только в чреве Марии появился Христос в его человеческой природе, христиане оделись «новым одеянием», и земля возрадовалась, воссоединившись с Богом. «Сад вновь увидел образ Адама и принял его в свои объятия», — пишет Ефрем Сирин в «Гимнах о рае». Такая проекция самого чувства «не-стыдливости» на то место, что стало свидетелем грехопадения и, как следствие, утраты этого чувства, как нельзя лучше говорит о том, что в сознании первых христиан «не-стыдливость» тесно связана с раем.

Дева Мария вновь приводит на землю «истинную стыдливость» с воплощением Христа. Вспомним, что древнегреческий миф говорит о том, что богиня Стыдливость вознеслась на небо, когда окончился золотой век, но она вернется на землю вместе с ним. Для христиан это уже произошло, так как по меньшей мере одна женщина обрела ту невинность, что существовала до грехопадения. Ее девственная плоть не возбуждает вожделения, потому что она существует как бы еще до падения. Ее тело способно очищать сердца, так как она благоухает мирром и кедром, изгоняющими червей и змей. Ее девственность такова, что, «хоть она и самая прекрасная, ее никто никогда не вожделеет», — пишет Иаков Ворагинский.

Тема невожделенной плоти вводит в христианское сознание представление о стыдливой наготе, в которой некогда было отказано женщинам; иногда она принимает неожиданные обороты. На первый взгляд, при первом чтении средневековых произведений, образ Девы Марии кажется слишком эротизированным. Но так происходит потому, что «не-стыдливосгь», противопоставленная стыдливости, оказывается в чем-то похожа на бесстыдство. Подобным образом распущенные волосы на средневековых изображениях сближают девственницу и проститутку, Марию, матерь Иисуса Христа, и Марию Магдалину.

Эротизация Девы Марии находит свое крайнее воплощение в «Чудесах Богоматери» Готье де Куанси. Земная красота и земные наслаждения противопоставляются их небесным соответствиям. Один клирик обманул Деву Марию, так как оставил обеты и решил жениться на красивой девушке. Но Дева Мария воззвала к нему:

«Скажи мне, ответь мне! Где та, что лучше и краше меня? […] Разве ты не ведешь себя как глупец, если оставляешь ради другой меня, ту, что любила тебя и готовила тебе в небесной обители большое ложе, где твоя душа возлегла бы и вкусила бы блаженство?»

Многие из чудес, описанные Готье де Куанси, представляют Деву Марию как даму, достойную всяческой любви. Как далекая предшественница «Венеры Илльской» Проспера Мериме, она сгибает палец, на который юный клирик надел ей кольцо. Один монах чересчур много выпил, и она приходит ему на помощь, освобождает от дьявола, принявшего облик быка. Монах сожалеет, что она не может дойти с ним до постели, и она охотно идет к нему и даже поправляет ему подушку под головой. Как все светские поэты, Готье восхищается грудями дамы, они и материнские, и девственные. Некий больной должен пососать из них молоко, чтобы выздороветь. Но груди Девы непохожи на тяжелые груди кормящей матери. Один сарацин почитал образ Божьей Матери, но никак не мог решиться увидеть в ней истинную матерь Бога. Тогда она показала ему свою грудь, чтобы убедить в подлинности воплощения. Описание этого чуда у поэта очень эротизировано и создано по куртуазным канонам. «Вдруг на статуе появились две груди, такие славные, такие прекрасные, такие маленькие и такой хорошей формы, что можно было подумать, они принадлежат девушке. Из них вышел светлый елей и брызнул, как из источника».

Грудь Богоматери маленькая, как у девушки, и изобильная, как у матери. Она не объект вожделения. То, как пылко старается подчеркнуть это Готье, может вызвать улыбку. У него невинный взгляд, который видит сквозь покрывало стыдливости девственную грудь, совсем не такую, что в моде у женщин его времени.

Это совсем особая стыдливость, непохожая на стыдливость «дочерей Евы». Символ ее — тоже покрывало, но предназначение у него особое. Мария в разные моменты ее жизни изображается то с покрывалом на голове, как супруга, то без него, как девственница.