Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

Рядом выставлены образцы человеческой кожи с татуировками. История одной из них заинтересовала бы даже архиепископа Луку – и как хирурга, и как священника.

– Мужчина вел разгульный образ жизни, но страдал импотенцией. Кто-то сказал, что Богородица ему поможет, и он ее решил вытатуировать на внутренней поверхности бедра. Татуировщик сказал, что это опасно, но он заплатил тройную цену и уговорил. Поначалу проблемы и вправду исчезли. А затем татуировка нагноилась, и пришлось ампутировать ногу.

Не обошлось без религии и в истории про рогатого бродягу.

– Бомж воровал яблоки, и ему дали палкой по шее. На месте удара выросла опухоль, похожая на палку. Перестал он обчищать сады и пришел к хирургу – говорит, наказал меня бог за воровство. Опухоль эта называется «кожный рог» и бывает крайне редко.

Впрочем, наука, если ею пренебрегают, наказывает не менее сурово:

– Шестнадцатилетний парень получил двойку по физике. Думал, как бы горю помочь. Увидел болтающийся провод и решил сдать его на металлолом, чтобы купить пива. А тот был под напряжением. Перед этим школьник провалился в лужу, и ток пошел через правую ладонь и правую ногу. Если бы намокла левая нога, у него остановилось бы сердце, а так – до кости сгорела рука. И вместо провода он сдал свою кисть в анатомический музей. Бесплатно.

Ни одно собрание грехов не может быть полноценным без прелюбодеяния. Поэтому особой гордостью музея считается Палец любовника.

– Мужчина пошел к любовнице, даже не сняв обручального кольца. А ее законный муж работал шофером. Рейс отменили, супруг неожиданно вернулся, но кавалеру удалось смыться. Кинул он вещи через забор, влез наверх, но не заметил, как зацепился кольцом за торчащий гнутый гвоздь. Прыгнул – и ему оторвало палец. Подхватил он его, сунул в карман и побежал в травмпункт: «Доктор, пришей!» А тот: «Это что тебе, заплатка?» Так палец перекочевал ко мне. Увы, перерыв между занятиями небольшой, и основатель музея вскоре уходит на лекцию.

– Юрия Кирилловича мы очень любим, – рассказывает студентка Кристина, мечтающая стать хирургом. – Вот только в музей его попасть непросто. Надо с экскурсией записываться. Хочешь, лучше в анатомичку пойдем? Там у нас тоже много интересного.

Мы берем кофе и, жуя на ходу булочки, бодро шагаем на встречу с молчаливыми актерами анатомического театра. Кристина с увлечением рассказывает о сколиозе у скелетов, ее глаза блестят. У главы музея подрастает достойная смена.

Целительница

За мгновение до того, как все случилось, я и предположить не мог, что бабушка схватит меня за горло. Белыми, словно присыпанными мукой, сильными руками она поднимала мои ноги и двигала коленные чашечки. Затем качнула за бок, что-то выразительно промычав. Я попытался перевернуться, но не угадал с направлением. Она качнула еще раз, по-птичьи наклонила голову и произнесла с веселым осуждением:

– Бестолковый!..

Предчувствие чего-то необычного у меня появилось уже за пять часов до случившегося в темной комнатке. Я ехал автостопом по Чувашии и договаривался о ночлеге.

– Приезжайте! – радостно звучал в телефоне голос матери моей дальней знакомой. – Места у нас мало, а любви хватит на всех.

За годы странствий избыток любви мне не обещали еще ни разу даже там, где в ней и вправду недостатка не было. В воздухе запахло приключением.

Дом с любовью стоял на самом краю Алатыря, возле реки, к которой вела узкая и грязная дорога. Он был весь в деревянной резьбе, а на самом видном месте красовалась массивная табличка с женским именем и пятиконечной звездой. Открыла мне женщина средних лет со слегка раскосыми глазами и копной светлых волос:

– Входи! Покушай, в баньке попарься, а потом и с бабушкой пообщаешься.

Гоня прочь непрошенные воспоминания о детских сказках, я охотно налегал на обильную и вкусную еду, когда в дверь вошли родители с дочкой. Они робко поздоровались и направились вглубь дома.

– Раньше она всех принимала, а теперь я на страже стою. Только своих пускаю, – кивнула на посетителей хозяйка. – Они все – ее дети. Приходят – гости, уходят – дети…

Покончив с ужином, я отправился колоть дрова и, не удержавшись, заглянул в темную комнату в конце коридора. Маленькая девочка лежала на кровати. Поодаль стояли, боясь шелохнуться, отец с матерью, а над ребенком склонилась старая женщина, седая как лунь.

Пока я разбирался с поленьями, незнакомцы ушли, а сама бабушка уселась во дворе на плетеном стульчике. Она была совсем не похожа на тех, про кого говорят «божий одуванчик». Старушка выглядела крепкой, даже крупной, но без тучности – неоспоримое свидетельство постоянного труда. Она приветливо поздоровалась и попыталась завязать беседу, но фразы были отрывистые, а порой вместо слов и вовсе вылетало курлыканье, как у голубя. Хозяйка шепнула мне, что это – последствия давнего инсульта.

– А теперь иди в баню! – приказала она, как только я покончил с дровами. – У нас без бани нельзя.

Когда я вернулся в дом, возле икон, пожухлых фотографий военных лет и портрета Путина бормотал телевизор, показывая православный канал. Обе женщины, потупив глаза, беззвучно повторяли слова экранного священника.

– Я – так, чуть-чуть молюсь, а бабушка – не меньше получаса, – сказала мне хозяйка, когда проповедник умолк.

Затем она велела мне ложиться на ту самую кровать, где еще недавно была девочка. У меня ничто не болело, но любопытство пересилило, и я подчинился.

В комнате царил полумрак и ощущался сладковатый запах старых вещей. Бабушка подошла, уселась с краю и взяла меня за локоть. Пальцы ее оказались неожиданно сильными. Когда я все-таки повернулся на бок нужным образом, она принялась простукивать мои ребра. И вдруг радостно засмеялась:

– Слышишь – тук? – спросила она, ликуя, как ребенок, нашедший конфету.

Я не слышал.

– Ну вот же. Тук! Тук!

Я покачал головой, а она уже двигалась дальше. Ощупывала живот, глубоко погружая ловкие пальцы и приговаривая между нажатиями:

– Помню, десятого мая… На смотровую площадку… Берлин… Т акой красивый!

Потом усадила меня на стул и, потрогав под затылком, вдруг забормотала:

– Обидели тебя. Крепко. Кто?

– Никто меня не обижал, – удивился я. – Меня попробуй обидь.

– Три-четыре года назад, – сказала она.

Я поежился от мысли, что если и случалось в моей жизни нечто похожее на обиду, то именно тогда.

Вдруг старушка запустила пальцы куда-то вглубь моей шеи и там, возле горла, что-то необратимо повернула. Я дернулся, но было уже поздно, и она успокоительно шептала:

– Вот и все. Вот и все…

– Болеть может