Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

грибы, неосознанно говорю: «Здравствуй, лес!» Я из обрусевших удмуртов, и вдруг там, среди деревьев, вспоминаю родной язык. Здороваюсь на нем с лесным хозяином, объясняю ему, что мне только грибов надо немножко собрать, дабы прокормиться. А как возвращаюсь к опушке, обязательно поклонюсь ему: «До свидания, лес. Спасибо, что помог выйти».

Праздник электричества

Завелся у нас в деревне странный мальчик. Там, собственно, все были странные, не исключая девочек, но он выделялся и на общем фоне. Родные папа с мамой хотели сына в интернат для странных сдать, но рассудили, что здесь, по сути, то же самое, но кормят лучше. И нельзя сказать, что мальчик был дураком. Скорее наоборот. Просто мыслил иначе. Больше всего на свете мальчик любил электричество.

В неполные девять лет мог бесконечно копаться в проводах, лампочках и всевозможных резисторах-транзисторах.

Однажды он подошел к хозяйке дома и объявил:

– Тетя Аня! Давайте устроим праздник электричества!

– А как мы будем его отмечать, милый мой?

Праздники тетя Аня не любила. Еще живы были воспоминания об отважном мужике, который, когда в пору ледохода залило мост, вплавь, лавируя между льдинами, добирался до соседней деревни, где жила бабка-самогонщица.

– Очень просто! – ответил мальчик. Надо на целый день включить в деревне все лампочки, телевизоры и утюги, чтобы электричество порадовалось.

Мысленно представив галерею раскаленных утюгов, столпившихся вокруг телевизора, тетя Аня деликатно объявила мальчику, что так делать нельзя.

– Но ведь электричество может обидеться и уйти! – воскликнул он.

– А иначе обижусь и уйду я, – парировала тетя Аня.

Так праздник электричества и не состоялся.

А ночью разразилась гроза. Молния угодила в трансформатор, и деревня надолго осталась без обиженного электричества.

Свистопляска

Киров, он же Вятка, он же Хлынов – небольшой город с большими чудачествами. Помимо трех названий он славен тем, что впервые упоминается не в русских летописях, а в египетской энциклопедии – российским князьям об этих землях было известно куда меньше, чем южным торговцам, и это вятчан полностью устраивало. До того самого момента, когда к городу подступило татарское войско.

Видя, что силы не равны, жители послали за подкреплением в Великий Устюг. И – о чудо! – забыв про феодальную раздробленность, устюжане собрали ополчение и выступили против общего врага. Бойцы подошли к городу глубокой ночью, укрываясь от татар. На беду хлыновские часовые не спали. Не слишком надеясь на помощь соседей, зато очень боясь татар, они подняли тревогу. Жители выскакивали из домов и спросонок бросались на врага. Устюжане, в свою очередь, решили, что город уже взят татарами, и вознамерились стоять до последнего. Утром татары с удивлением увидели последствия жестокой резни, которую непредсказуемые славяне устроили сами себе, пока враг мирно спал.

Другой народ погрузился бы в траур или постарался скорее забыть о досадной ошибке. Но только не жители Вятки. С тех пор и до самой революции горожане весело отмечали годовщину сего события. Под песни и всеобщий свист вятчане мутузили друг друга в кулачных боях и кидались глиняными расписными шарами. Сей праздник назывался свистопляской, а из шаров со свистульками возникла со временем знаменитая дымковская игрушка.

Эта история высвечивает одно из самых чудесных свойств россиян. Любой позор мы способны сперва сделать поводом для веселья, а затем обратить к своей выгоде. В этом убедился и молодой Салтыков-Щедрин, сосланный за вольнодумную книжку из столицы в Вятку чиновниками, одуревшими от страха перед французской трехцветной революцией. Местные нравы поначалу загнали его в меланхолию, но впоследствии обеспечили сюжетами для многих прекрасных книг. Говорят, в старости великий классик сожалел, что его истории будут непонятны грядущим поколениям, но мы-то знаем, что запечатленная им российская свистопляска вечна, и не берусь судить, чего в ней больше – стыда или, напротив, залога выживаемости в нашей замечательной стране.

Колхозный стратег

У начальства в России две беды – инициатива и ее отсутствие. Икрой его не корми, лишь дай поплакаться на леность людей, которые норовят переложить свои заботы на хрупкие плечи государства. Но стоит кому проявить изобретательность и смекалку, это повергает чиновников в такой ступор, что они не понимают толком, то ли орден выписать, то ли штраф. В 1932 году, во время Великой депрессии, последователи эксцентричного экономиста Сильвио Гезелля в австрийском городке Вёргле отважились на необычный эксперимент. Магистрат начал печатать собственную городскую валюту. Главным ее отличием была плата за использование. Всякий, у кого банкнота оказывалась в конце месяца, должен был приклеить к ней специальную марку стоимостью в один процент от номинала, иначе она считалась недействительной. Поэтому жители старались потратить деньги как можно быстрее и даже налоги платили заранее. Всего за один год Вёргль преобразился. Пока Европа погружалась в затяжной кризис, город стремительно строился, а безработица снизилась на четверть. Соседи пристально следили за его успехами и всерьез задумывались о своей валюте. Обеспокоенный этим Национальный банк Австрии запретил печатание собственных денег, и после долгих судебных тяжб эксперимент заглох. До тех пор, пока выпавшее из рук австрийцев знамя не подхватили колхозники в башкирской деревне Шаймуратово.

Главным источником вдохновения вновь послужил кризис. На сей раз – 2008 года. Молодой финансист Рустам Давлет-баев, штудируя книги, наткнулся на фразу Джона Кейнса «Будущее научится больше у Гезелля, чем у Маркса» и решил вновь применить теорию австрийского визионера на практике. Долго ждать не пришлось. Вскоре друг Рустама Артур Нургалиев поведал ему о проблемах с бизнесом. Заработав деньги на Севере, Артур купил наполовину разорившийся колхоз. Когда-то местное сгущенное молоко славилось по всему Советскому Союзу, но в рыночные условия вписаться удалось разве что директорам, которые сменялись одни за другим и все же успевали урвать свой кусок. К приходу предпринимателя и его команды от прежнего процветания не осталось и следа. Артур с жаром взялся за дело, но едва хозяйство обрело второе дыхание, как эхо международных потрясений докатилось и до Башкирии. Рустам предложил другу избавиться от заморской заразы заморским же средством, и тот согласился.

– Артур – это человек, преодолевший самого себя, – говорит мне Рустам, по-домашнему устроившись на скамейке у подъезда в шортах и футболке с надписью Perfection is not me but I am scared that I am almost it. Живет главный сельский стратег в центре Уфы, и это его не смущает. Почти половина работников Шаймуратово приезжает в село извне, благо от него до столицы Башкирии всего сорок километров.

– В девяностых Артур был классическим русским бизнесменом. Заработал торговлей