Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

если найти среди участников хоть одного живого человека и наблюдать за ним. Правильные люди и скучают увлекательно. Я скользнул взглядом по скамейке ораторов – местных чиновников и приезжих писателей. Служители муз отличались от служителей власти только большей солидностью. Лишь один писатель, самый молодой, не походил на памятник самому себе. Он считался начинающим. К счастью, среди зрителей сидели двое детей, которые и стали моим спасением.

Помимо меня за церемонией наблюдали сразу три Габдуллы Тукая. Первый, похожий на пухлого школьника в тюбетейке, скромно прятался на сцене за спины ораторов. Второй, с изящной проседью, похожий на Джонни Деппа в роли парикмахера-убийцы, демонически взирал на девушек в одинаковых футболках, выстроившихся у сцены с заготовленными подарками. Третий был укрыт алой паранджой, перевязанной белой ленточкой. Самый большой начальник торжественно стащил ее с Габдуллы, и началось…

– У англичан был Шекспир, у русских – Пушкин, а у татарского народа – Габдулла Тукай… – тоном Деда Мороза на детском утреннике то ли писатель, то ли чиновник зачитывал по истрепанной бумажке мертвые, канцелярские слова.

Девочка дернула мальчика за нос, он показал ей язык.

На сцене зазвучали стихи – монотонные, словно заклинания, и вдруг мне показалось, что я присутствую на колдовском ритуале, где писатели и чиновники собрались, чтобы окончательно убить Габдуллу Тукая. Как же должен быть живуч поэт, если, несмотря на десятилетия мрачных камланий и зубрежку в школах, его продолжают любить! А ведь стихи Тукая помнят наизусть даже те татары, кто и читать умеет с трудом. Все, кроме собравшихся здесь для страшного обряда. Недавно я видел школьный урок. Доброжелательная молодая учительница спросила детей, что они думают об одном классическом тексте. Маленький мальчик поднял руку и заговорил. Он ошибался, запинался, но мысль была интересной и, главное, своей. Не хватало лишь опыта, чтобы ее заточить должным образом. А потом учительница ласково, но твердо на глазах всего класса сжала этот сгусток живой мысли и вылепила из него точную копию написанного в учебнике. Потому что так удобнее – и для нее, и для детей. В тот миг она убивала не только классика, но и самого ученика. Для него это был, возможно, первый урок о том, как разучиться думать самостоятельно. А по этому предмету у большинства и так сплошные пятерки.

Через час детям надоело сидеть, они взялись за руки и убежали. Я остался один. В отчаянии я искал среди застывших лиц хоть одно живое, как вдруг мой взгляд упал на памятник. Бронзовый, по-советски причесанный Тукай смотрел на сцену с невыразимой мукой. Мне даже казалось, что у него чуть подергивается губа.

Он, так вовремя умерший, чтобы новая власть смогла произвести его в Пушкины, не опасаясь едкого языка поэта, явно хотел услышать другие стихи, чтобы заерзали в креслах чиновники, а по рядам пробежал смешливый шепоток.

Как бы он желал сейчас пропеть хулиганское:

Ах ты, Дума, Дума, Дума.

Мало дела, много шума!

Или даже гневное:

Прочь, твари низкие, не вам, не вам смутить мечты святые:

К единой цели мы идем, свободной мы хотим России.

Как этот памятник завидовал казанскому брату-близнецу, под которым традиционно встречаются парочки! Благо девушки из соседнего педагогического университета – самые красивые в городе. Юный поэт наверняка доволен такой компанией, и разговоры влюбленных ему куда приятнее напыщенных речей. Он знает: слова подлинной любви никогда не читают по бумажке. И, может быть, когда благословленные им студентки придут в школы, они станут учить детей думать самостоятельно, а не прямо противоположному.

Поздно вечером я возвращался в дом, где гостил.

– Как-то все было скучно и официозно… – вырвалось у меня.

– Что ж ты хочешь! – удивилась хозяйка.

И добавила с придыханием:

– Это же писатели!

Разговоры в пути

• • •

Давеча иду в семь утра к остановке автобуса, как всегда, опаздываю, гляжу – сидит. Писатель наш блуждающий. Давай, говорит, побеседуем. И пиво достает. Пьет он часто, но всегда на свои. Раздолбай. Жены, дети, внуки – все прошло и не задержалось. Но пишет, зараза, хорошо, хоть и не мастеровито.

Иногда я люто его ненавижу. Организовывал недавно съезд Ассоциации писателей Урала. Огромный, с немереными затратами и на фиг никому не нужный. Авторов не было, одни почвенники да министры. Ни минуты покоя. Попробуй уследи, чтобы никто не потерялся (один потерялся), не напился (почти все напились), не выпал с балкона (вот с этим справился). Идет заседание, и тут я вижу в коридоре его. Сидит с друганом напротив сортира, у стенда пожарной безопасности. Оба жопами в песке и пьют. Я ему: «Нельзя так в Доме литераторов! Захочет министр по малой нужде сбегать, и тут вы!» А он: «Я сам литератор. Что ж, мне в собственном доме выпить нельзя?» С трудом выгнал. Такая вот скотина. Но уж больно талантливый. Было бы ему лет тридцать, поднатаскал бы его как следует. Мог бы прогреметь на всю Россию. Но чему научишь шестидесятилетнего алкаша?

• • •

У нас в Оренбурге со времен Державина и Пушкина весь цвет российской культуры побывал. Алябьев, Плещеев… Большинство привозили в ссылку – тогда среди интеллигенции было модно вступать в тайные общества. Шевченко на десять лет отправили сюда, оторвали от Украйны милой. И правильно – не надо плевать против ветра. Самим же нам бояться нечего. Дальше Сибири не сошлют, а там климат лучше, чем здесь. И морошка растет.

• • •

С обыском нагрянули в шесть утра. Все перетряхнули. Местные менты поначалу хоть коробочки от приправ ставили на место, а московский им сказал: зря время не теряйте, без нас уберут. Компьютер забрали, а потом перезвонили: дайте, мол, пароль. Я им отвечаю: «Вы что, с ума сошли?» – «Ну вы же понимаете, мы все равно подберем». Три месяца прошло, до сих пор подбирают. А самое неприятное – нашли пакетик с коноплей. Сестра лет пятнадцать назад баловалась, выращивала. Там и грамма-то не было, даже на административку не тянуло. В Центре «Э» начальник, как узнал про это, всех выгнал, дверь ногой закрыл и говорит: «Я могу твою марихуану прямо сейчас в унитаз спустить. Если будешь со мной время от времени встречаться. Просто посидим, поболтаем. Я ведь тоже многое расскажу, еще интересней, чем то, что ты мне будешь сообщать…»

Стращал, что собственная сестра против меня показания даст. Сорок минут подряд одно и то же