Философская топология русской культуры - Сергей Александрович Азаренко

только трансгрессируя, тело, совершая речевое поведение не по смежности, а по подобию, то есть рифмуя, запускает механизм поэтического и безумного проживания человека. В предыдущем параграфе мы говорили о том, что телесному поведению в просторах равнинности присуща интенсивность – таково поведение Иванушки. И действительно, движение экстенсивно, а скорость интенсивна, ибо движение предполагает перемещение тела во всей его полноте из одного пункта в другой, в то время как в скорости отдельные части тела заполняют гладкое пространство подобно вихрю. Но просторы России провоцируют появление еще одного «странного» героя, который находится в постоянном движении, – странника.

Явление русского странничества в поэтической форме замечательно выразил в главе «Странники и богомольцы» Н.А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо?». Способ существования странников, так же как и Иванушки, противоположен «полезному» бытию, но вместе с тем их жизнь тесно вплетена в жизнь народа. Обычные люди живут бытом и производством существования. Они заняты крестьянским трудом, семьей. Но наряду с ними, отстраненно от них существуют странники, которые идут от другой, не менее подлинной стороны жизни. Обычные люди живут бытом, заботами, а необычные, странные – живут знанием истины бытия, знанием существенного в жизни. Они пророчествуют и учат существенному в жизни, вершат справедливость и исцеляют от физических и нравственных недугов. Они отстранены от быта, но без них невозможно «полезное» существование. Одна сторона жизни невозможна без другой. Странники по своему существу кочевники, а обычные люди – оседлые. Странники – своеобразные учителя жизни, они учат народ тому, как следует жить. И каждый это делает по-своему: «кто церкви строит и кружки монастырские наполняет через край», «иной добра не делает, и зла за ним не видится», «иного не поймешь». Так, Некрасов рисует образ странника Фомушки, схожий с образом Иванушки-дурачка, который «веригами двухпудовыми по телу опоясан, зимой и летом бос, бормочет непонятное, но живет по-божески: доска да камень в головы, а пища – хлеб один». Явление странничества универсально для всех культур.

Образ Одиссея – это образ странника. Гомер рассказывает, как после Троянской войны Одиссей продолжительное время возвращается на свой родной остров Итаку. Смысл движения Одиссея не в достижении конечной точки, а в его внутреннем духовном росте, который, в принципе, бесконечен. Весь путь Одиссея проистекает в стихии воды. Образ воды не случаен: греки хотели показать, что оседлая жизнь предполагает домостроительство, брошенный же в море и лишенный устойчивого основания человек вынужден строить «дом» изнутри, то есть строя свою волю и характер, он принужден выстраивать самого себя. Одиссей находчив и изобретателен, но и хитроумен, и даже мстителен, потому в итоге он погибает. Образ странников на Руси иной. И хотя их жизнь протекает на земле, всё же динамика равнинного рассеяния лишает их оседлости и толкает на постоянное движение. И потому они также вынуждены строить себя изнутри. Странники никогда не находят конечной точки своего движения, поскольку заняты «правым» делом, справедливостью, то есть тем, что правит всем, а правят всем созидающие силы мира. Странник Иона в поэме Некрасова рассказывает легенду о двух великих грешниках – атамане Кудеяре и пане Глуховском.

Атаман со своими разбойниками занимался грабежами да убийствами, но вдруг в нем пробуждается совесть. Он уходит от людей, живет у дуба в трущобе лесной и молит Бога о прощении. Однако молитвы облегчения не приносят. Некий угодник пророчествует ему о том, что для спасения надлежит срезать дуб вековой и только тогда, когда дерево рухнет, наступит искупление грехов. Но дерево не поддается человеку. И лишь после того, как бывший атаман убивает мучителя людского пана Глуховского, дерево само рухнуло и произошло избавление Кудеяра от грехов. Возникает вопрос: возможно ли избавление от грехов посредством убийства? Для решения этого вопроса обратимся предварительно к образу леса и дерева, которые, мы полагаем, не случайны в поэме Некрасова. Задумывались ли мы, почему сломанное дерево в лесу не вызывает сострадания? А с другой стороны, случись что с деревом вблизи нашего дома – это может вызвать бурю возмущения.

Почему так происходит? Дело в том, что в лесу мы встречаемся с целым миром, в котором в одном месте зарождается жизнь, а в другом отмирает. В лесу реализует себя полнота существования, начало жизни и ее конец. В этом мире всё оказывается сбалансированным. Этот баланс жизни обычно выпадает из поля зрения рассудка и может ощущаться лишь телесно, и потому телу так вольно в лесу. Здесь сломанное находится в логике существования леса, где смерть встроена в самую жизнь. В лесу мы встречаемся с порядком бытия, а точнее со-бытия, в котором всё само по себе правится. Сама жизнь здесь правит всем, она что-то поставляет в этот мир, а что-то отнимает. Лихой атаман, живший злом, наконец был остановлен. Он желает искупить свои грехи собственной волей, но сделать этого не может. Огромное дерево своими силами одолеть невозможно. Но убийство другого мучителя восстанавливает порядок вещей. Убийство пана Глуховского преображает Кудеяра, ибо он убивает не столько конкретного человека, сколько в его лице разрушительную силу, которая некогда владела им, да и до сих пор еще мучает его. Здесь стихия наталкивается на самую себя, и ее разрушительность, которая могла бы продолжаться, нейтрализуется.

В русском народе живет глубокое осознание того, что в мире действуют силы, находящиеся вне нашей воли и сознания, которые сами восстанавливают справедливость. Все как бы гармонизируется и встает на свои места, на одной чаше оказываются уравновешены жизнь и смерть. Об этом и повествует странник Иона. Иона поучает народ народной же легендой, той самой нравственностью, которая заключена в его же нравах. Захваченные действиями по производству жизни люди не всегда способны отстраниться и осмыслить ее. Это функция странников. Они открывают народу смысл его же обычного поведения, то есть его обычаи и нравы. Вопрос о «сопротивлении злу силою» до сих пор является проблемным, и он особенно проблемен для традиции русских нравов. Со всей концептуальной остротой этот вопрос был поднят И. Ильиным, который выступил с резкой критикой толстовской идеи непротивления злу, пытаясь обосновать мысль о том, что несмотря на христианское мировоззрение, в котором зло побеждается только любовью, в определенных случаях, когда уже все другие способы сопротивления злу исчерпаны и не принесли успеха, правомерно применение средств внешнего принуждения, в том числе смертной казни и военной силы. Смысл аргументации Ильина следующий.

Он пишет: «Физическое воздействие на других людей образует последнюю и крайнюю стадию заставляющего понуждения; оно выступает тогда, когда самозаставление не действует, а внешнее психическое понуждение оказывается недостаточным