Стёжки - Эльжбета Чегарова

Мы остались ждать. Во-первых, день свободный, во‐вторых, а вдруг?

Из-за угла появился давешний конопатый оперативник. Мы кинулись к нему: пронесите передачу папе!

– Нет, девочки, никак. Сегодня не получится, комиссия из Симферополя будет работать по поводу ЧП. Нет, целый день, да, до вечера, никак не получится. – Парень вырвался из нашего окружения и исчез за проходной.

Мы сели на каменный подоконник цоколя и принялись ждать.

Отец сидит в переполненной камере, на двенадцать человек в день выдают буханку хлеба и баланду. Кроватей нет, камера находится в подвале, земляной пол наполовину укрыт досками – на них спят по очереди. Лежать и сидеть на земле нельзя, можно только стоять и ждать, когда освободятся доски.

В изоляторе должны держать не более десяти суток. Здесь задержанные дожидаются решения суда. Ялтинский ИВС на заре двадцать первого века представлял собой адище из преисподней. Люди сидят месяцами (парень в пляжных шортах), а ведь это не тюрьма, тут нет бани, столовой и дворика для прогулок. Арестованные живут за счет передач.

Отца задержали во вторник. Адвокат позвонила Алевтине в среду, в четверг мы уже были в Алуште. В пятницу водка, в субботу понятые, сегодня понедельник. Мы привезли еды на всю «хату».

Уже темнело, когда на проходной показался конопатый. Увидев нас, взглянул на часы.

– Вы что, весь день тут сидите?! Давайте уже ваш пакет… черт бы вас побрал, – сказал милиционер. Когда он скрылся за дверью, Ника подняла раскрытую ладонь, а я с удовольствием по ней хлопнула.

74

Отец вылез из автозака четвертым. Светло-серый костюм с голубой сорочкой переживали не лучшие свои дни, но сохраняли достоинство, выделяя хозяина из шеренги арестованных. Одной рукой отец поддерживал сваливающиеся без ремня брюки, другой поправлял очки в роговой оправе. Он хромал на правую ногу и шаркал хлюпающими без шнурков туфлями. Я расплакалась, поэтому не расслышала, что он нам кричал, когда его проводили мимо.

Мы поднялись в зал суда, заняли места на скамейке в последнем ряду. Других слушателей не было, поэтому нас сразу заметили:

– А это кто еще? Что вы тут делаете? – нахмурилась тетка-администратор. Мне показалось, что следующим будет «Давайте на выход!».

– Заседание открытое, пусть остаются. – Судья взглянула на нас поверх очков и уткнулась в бумаги.

Я так нервничала, что пропустила ряд захватывающих историй остальных арестантов. На каждого отводилось не более двух минут, так же стремительно было рассмотрено и дело отца: отправить на доследование, меру пресечения не изменять, следующее слушание назначить на 13 марта.

Кажется, бабахнула пушка. Сегодня неделя, как его забрали, еще четырнадцать дней?! Адвокат развела руками: страница из санаторной книги учета инвентаря вырвана. Там имелась запись о том, что компьютер, взятый главным бухгалтером на дом для составления отчетного баланса, через три дня был сдан обратно. Кто-то удалил алиби, надо собирать другие доказательства. Попробуйте найти справки, что отцу по состоянию здоровья нельзя находиться под стражей, как вариант.

Наталья Александровна недоумевала, зачем мы вообще приехали. Никакого кошмара, рядовой случай. Судебная система в лице ялтинских председателя, администратора и адвоката выглядела суровее лавки мясника – они имели дело не с людьми, а с материалом. Как рубщик мяса не видит перед собой ласковую буренку Катьку, так эти люди не вникают в человеческие судьбы. И рубят.

Питерская записная книжка, простреливающая все связи подряд, дала результат – Вася, приятель Жанны, с которой Сашка когда-то работал на «Полюстрово», организовал нам встречу с офицерами СБУ. Он детдомовский, у них по всей стране свои, братство и взаимовыручка пожизненные.

Нужно быть на набережной Ленина в 15:00, в открытом кафе отеля «Ореанда». К нам подойдут.

75

– Мы проверили обстоятельства дела. Ваш отец влез в чужую игру, в драку не по силам. Ему два раза сказали, предупредили. Там такие интересы и фамилии, что он должен был бы понимать. Мы пас, это чужая поляна.

Мы сидели за столиком у самой кромки моря. Волны с жадностью заглатывали серую гальку и тут же отступали, выплевывая ее с пеной. Гвалт чаек, надрывный, истошный, пронзал уши – бесстрашные свободные птицы галдят к ненастью. Холодный ветер срывал бумажную скатерть со стола.

– Единственное, чем можем помочь, – уберите адвоката Ходыреву. Бюро Мельникова работает на Петренко, вы не знали? Муж Натальи Александровны – сотрудник ОБХСС, он и собирал компромат на вашего отца, тут даже никакой конспирации не делалось. Вытаскивайте папаню, ему же достаточно?

Мужчины ушли, не притронувшись к чашкам с кофе. Мы сидели, оглушенные криком чаек и силой, которая только что была рядом.

Алевтина нашла независимого адвоката в Симферополе, с Николаем Ивановичем мы передали письмо отцу: нужно менять защиту, доверься, будем вносить залог. В Питере друзья собрали необходимую сумму, выслали перевод.

В пятницу каждая минута была на счету, если на каком-то звене мы потеряем время, выход на свободу отложится на понедельник. Суд, бухгалтерия, ИВС, банк, сберкасса, секретарь, опять бухгалтерия и, наконец, ИВС – мы даже успели заехать в магазин и купить печенья для шестой камеры (чтобы не терять времени, взяли большую картонную коробку в заводской упаковке).

Накануне мы вычистили всю квартиру, вымыли окна и перестирали шторы. Вечером допоздна лепили вареники с кислой капустой и вареной картошкой, которые отец очень любил. Купили немировской горилки.

Папаша был мрачен и груб. Отругал нас за печенье для сокамерников, и денег, которые мы заплатили Николаю Ивановичу, сказал, не отдаст.

– Не долларов им, подлым барыгам, а ножичков стальных! – Отец еще даже не пил. Я подумала, что он помешался.

Семь тысяч долларов, из них четыре на залог и три на то, чтобы он состоялся, наши в Питере занимали у всех, кто мог дать. Ника ночью плакала. В понедельник мы заставили отца пойти с нами в банк и снять деньги. В тот же день мы собрались и уехали домой. За эти тринадцать дней в зимней Ялте мой белый пуховик стал безнадежно серым.

76

Мне предложили садиться. В кабинете директора школы стоял старый диван с низким продавленным сиденьем, и там уже сидела мама Пашки Шишкина, поэтому мне пришлось сесть рядом. То ли от времени, то ли от тяжести родителей провинившихся учеников некогда пухлая спинка дивана откинулась к подпирающей стенке, заставляя попавших в свои объятья сидеть неловким образом: либо ты разваливаешься как барин, что неуместно в текущей обстановке, либо сцепляешь кисти на высоко задранных коленях, подавшись вперед, – так сидят