Стёжки - Эльжбета Чегарова

Череда женихов, прошедшая через кухню на Полярников, оборвалась на Дирке – Ульяна вышла замуж за кругленького джентльмена из Брюсселя, коллекционера спортивных машин. Я навещала их в девяносто девятом. Его мамаша сказала мне: «Милочка, вам следует подтянуть свой английский», а Ульяна таскала меня по деревне и каждому встречному сообщала, что подруга в круизе и заехала в гости, пока судно стоит в Зеебрюгге, – «Пусть знают!» Потом она бросила Дирка (он сам еще ребенок) и вышла замуж за Оливера. Мы виделись в две тысячи седьмом в Антверпене, я ела мороженое, она курила, и мне показалось, что это наша последняя встреча. Я до сих пор надеюсь, что это не так.

66

– Эля, беда! Петю увезли в больницу, я места себе не нахожу! – Баба Клава кричала в трубку. – Мать свою попроси икры черной достать, для крови. Купи масла, рыбки, ну ты знаешь, самого вкусного, он же голодный!

Теперь, как Маши не стало, жизнь протекала размеренно, без потрясений. Бабушка уже не ходила в филармонию, дни были похожи один на другой: сын возвращался с работы ровно в шесть, они вместе ужинали, потом расходились по комнатам – он за дедовым большим столом зарывался в чертежи и справочники, она смотрела какой-нибудь фильм.

К сорока шести годам Петя так никого и не завел. Сначала растил Машу (у тебя дочь!), а теперь уж поздно. Да и как? Мать терпеть не могла, когда он задерживался, и водить женщин в дом не разрешала.

В девяносто третьем продовольственные талоны канули в прошлое, так как в девяносто втором «отпустили цены» (эксперимент «шоковая терапия» вызвал оглушительное цунами цен – за год рост составил 2600 %).

Я купила гостинцев и отвезла в больницу, на обратной дороге мы с Никитой заехали к бабушке. Поболтали о том о сем, выпили чаю, и уже в дверях баба Клава спросила:

– Сколько я тебе должна?

– Бабуль, я потратила десять тысяч, давай пополам. – От неловкости у меня, кажется, засох язык. С одной стороны, деньги огромные, с другой – у меня их тоже не вагон, а дядя Петя за всю жизнь не подарил мне ни одной открытки.

Бабушка ахнула:

– Да что ж такого можно купить на пять тысяч?! Вся в мать, торгашка! Какая наглость, купила на рупь – ей два подавай!

Я потянула Никиту к выходу. Пока ждали лифт, бабушка достала пятерку: на!

– Я не возьму! – мы побежали по ступенькам вниз. Лифт с распашными деревянными дверками медленно полз внутри сетчатой клетки.

На втором этаже я остановилась ослабить ворот пальто и хватилась платка, оставленного впопыхах наверху. Возвращаться не хотелось.

– Поднимись, пожалуйста, скажи бабушке, что я забыла шарф, – попросила я сына.

Никите уже было шесть, и он мог выполнять поручения. Вместе с шарфом он принес розовую купюру.

– Зачем ты взял? Отнеси обратно, скажи, мама не возьмет, – я уже почти успокоилась.

Через неделю все улеглось, и я смогла рассказать эту историю Нике.

– Как? Баба Клава сказала, что она с тобой рассчиталась. Возмущалась, конечно, но все отдала, – удивилась Ника.

Когда Никита вернулся второй раз, Клава деньги брать отказалась: «Иди, и скажи матери, чтоб голову не морочила!» Сын решил, раз никому не нужна пятерка, можно забрать себе.

Клаву, успевшую крикнуть: «Весь в мать!», хватил удар.

67

Мне было больно ее видеть. Сначала в больнице, чуть я зашла, она вспомнила, что мой сын украл деньги и его дорожка предопределена. Я было подумала, что ее мозг, к счастью, в порядке, как она спохватилась о платье в горошек, которое нужно погладить. Потом она бегала в поле с ромашками (похоже, до войны), и я ушла, чтобы ее не расстраивать.

Когда Клаву выпихнули из больницы («Бабушка ваша долго проживет, у нее крепкое сердце»), Пете пришлось уволиться. Иногда в доме было тихо, тогда он уходил в свои чертежи, иногда мать кричала, чтобы открыли форточку, потому что душно, и нужно хорошенько посмотреть, закрыто ли окно, а то сильно сквозит.

Летом позвонили сестры: привозите ее к нам в Усово. У Клавы было три брата и восемь сестер, младшие, Таня и Маша, замуж выйти не успели – мать, только они подросли, слегла с инсультом. Прабабка дожила до ста четырех лет, из них двадцать восемь не вставала, а последние десять уже не узнавала дочерей, которые за ней ухаживали. У теток опыт, а лето в родительском доме Клаве пойдет на пользу, Петя хоть отдохнет.

Ника как раз с подругой собиралась ехать в Крым к отцу. Загрузили бабку в машину, по дороге завезли в Усово. Не успели доехать, звонят тетки: забирай обратно, за ночь генеральша извела, пусть дома у себя командует!

Ника искупалась в море и поехала назад. Дяде Пете позвонила уже на подъезде в город: встречайте. Петя вышел не один. Рядом стояла незнакомая женщина.

Бабушка умерла через две недели. Хоронили в закрытом гробу (причина неизвестна). Все были шокированы внезапной смертью, поэтому слов не нашлось. Мы стояли в маленьком помещении без окон с очень низким потолком и смотрели на гроб. Он был убог и обернут красной хлопковой тканью, какой у нас в школе обтягивали столы президиума в актовом зале. По-моему, музыки не было, а может, у меня в ушах звенела пустота.

Позже Ника позвонила дяде Пете, хотела сохранить несколько семейных фотографий на память. Трубку сняла Таня. Какая Таня?

– Таня Якутович, – ответила женщина.

Она отобрала десять фотографий и взяла с Ники расписку. Дядя Петя женился на патронажной медсестре из районной поликлиники. В доме одной из пациенток одинокая женщина пятидесяти лет обрела свое счастье.

68

Петя сказал, что похоронил ее под кустом розы. Ника съездила посмотреть: кленовый плед, как скатерть, обнимал могилу деда – листья лежали с прошлого года нетронутым плотным покрывалом. Генеральская гранитная стела зияла дырками – как только начался этот бардак, бронзовый барельеф, отлитый Жорой[7], был содран охотниками за цветным металлом. В семидесятые мы ходили сюда с бабушкой каждое воскресенье. Она хотела быть похороненной рядом с дедом.

Я кричала на отца: вы должны поставить ей памятник! Вы, два сына, – единственное, чем она жила, что любила больше всего на свете!

Когда у нас умер хомяк, мы положили его в коробку и похоронили под вишней в дальнем углу сада, сверху положили булыжник с надписью «Яша». Нам было десять. Два взрослых мужика не оставили матери даже