Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

в качестве штатгальтера. Это стало для нее глубоким потрясением – настолько она привязалась к своему герцогству Савойскому. Покинув Бурк-ан-Бресс, где она контролировала масштабное и затратное строительство королевского монастыря Бру, Маргарита поселилась в Мехелене, чтобы следить за воспитанием своего племянника, будущего Карла V. Однако она не забыла о дорогой ее сердцу Плащанице. В 1509 году она за 12 000 золотых крон заказала у ювелира Ливена ван Латема великолепный серебряный реликварий, отделанный малиновым бархатом и украшенный инкрустациями, который был помещен в нишу Святой капеллы. Плащаница в то время представляла собой сверток размером 75 × 30 см: сначала ее складывали вчетверо (следовательно, получалось 16 слоев ткани), а затем складывали еще раз на расстоянии 35 см от края, что давало в общей сложности 32 слоя.Распространение славы

Поклониться Плащанице приезжали высокопоставленные персоны со всего христианского мира. В 1511 году в Шамбери с частным визитом прибыли Анна Бретонская, королева Франции, а также юный Франциск Ангулемский, герцог де Валуа. Пять лет спустя он же, вступив на французский престол в возрасте двадцати одного года под именем Франциска I, решил совершить паломничество к Плащанице пешком из Лиона, чтобы возблагодарить Господа за блестящую победу, которую он годом ранее одержал на равнине при Мариньяно (современный Меленьян). Он вышел из столицы Галлии 28 мая в пять часов вечера вместе с матерью, королевой Луизой Савойской, супругой Карла Ангулемского, многочисленными придворными и послами. В каждой деревне на пути их ждала восторженная встреча. Под громкий звон колоколов местные жители усыпали дорогу цветами и ветками. 15 июня монарх прибыл на место назначения, где ему оказал великолепный прием Карл III, герцог Савойский и князь Пьемонтский. Франциск I присутствовал при выставлении реликвии и представлении «Мистерия Страстей Христовых», показанном на сцене во дворе замка, а 18 июня пустился в обратный путь.

Два года спустя, 28 октября 1518 года, кардинал Людовик Арагонский, племянник короля Неаполя Фердинанда I, будучи в Шамбери проездом, тоже удостоился выдающейся чести осмотреть и прикоснуться к «самой святой и самой удивительной реликвии христианства», расстеленной на большом алтаре без какой-либо завесы и защиты. Присутствовал при этом и его секретарь и капеллан дон Антонио де Беатис, каноник Мельфи:

«Упомянутая льняная плащаница, или святая Плащаница, – писал он, – составляет в ширину около пяти с половиной ладоней, а по длине она примерно вдвое больше роста Христа, потому что была сложена, чтобы прикрыть Его тело спереди и сзади. Члены славнейшего Тела запечатлены и оттенены драгоценной кровью Христовой. Отчетливо видны следы ударов, веревок, которыми были связаны руки, венца на лбу, гвоздей в ладонях и стопах и особенно раны в боку. Несколько капель крови, излившиеся из священного сердца Господа нашего, настолько заметны, что не только христиане, но даже и турки преисполняются трепета»[230].

В то время, спустя шестьдесят пять лет после тайной передачи почитаемой реликвии Маргаритой де Шарни, никто, даже среди церковных властей, не знал о ее происхождении:

«Если верить тому, что нам рассказали, герцоги Савойские получили эту святую реликвию во время Крестового похода, куда один из них отправился вместе с Готфридом Бульонским; другие же говорят, что она была куплена у савойского солдата, который попал в плен и не мог заплатить выкуп; чтобы он мог освободиться, его жена якобы взяла у него святую Плащаницу и продала ее какому-то торговцу. А кто-то говорит, что ее купил у той женщины сам глава Савойского дома».

В тексте Антонио де Беатиса мы можем отметить изменения, которые начали происходить в Церкви в XVI веке по отношению к культу реликвий и их копированию – они множатся подобно «многоголовым гидрам», сетовал почтенный каноник. Он видел в этом источник «путаницы и двусмысленности»:

«Верить в реликвии – дело благочестивое, – признавал он, – и мы можем поклоняться им, убедившись в их подлинности. Ошибки, о которых идет речь, произошли из-за небрежности священников, которые ни при каких обстоятельствах не должны были одобрять даже самую малую реликвию, не проверив ее подлинность, и с самого начала не должны были допускать существования дубликатов реликвий во всем христианском мире. Теперь эта путаница настолько стара и настолько глубоко укоренилась, что мы вынуждены с ней мириться. Многие города, страны и народы скорее согласились бы на тысячекратную гибель или сожжение, нежели на потерю древних храмов и реликвий».

Вопрос подлинности был очень насущной заботой. Реликвия должна быть настоящей, чтобы стать объектом «культа», иначе это просто икона, имеющая гораздо меньшую ценность. Гуманистическое движение и особенно протестантская Реформация пошли куда дальше в своей критике и радикализме, осуждая все подряд: и паломничества, и шествия, и культ святых, и поклонение реликвиям, и веру простонародья.

Пожар и сомнения в сохранности

В ночь на 4 декабря 1532 года в Святой капелле Шамбери вспыхнул ужасный пожар. Не исключено, что это был поджог, ведь речь идет о периоде противостояния католиков и протестантов. Как бы то ни было, пожар начался со скамей хора и быстро распространился на остальную часть здания, уничтожив часть мебели, драпировок и гобеленов и вызвав обрушение чудесного витража с изображением святой Плащаницы, которую женевский мастер Жан Де Ларп совсем недавно установил на одно из главных окон. Жар был так силен, что мраморный алтарь раскололся.

Вскоре огонь подобрался к нише с реликварием Маргариты Бургундской. Филиберт де Ламбер, камер-юнкер герцога Карла III, кузнец по имени Гийом Пюссо, два францисканца и еще несколько храбрецов устремились в бушующее пламя, движимые одним единственным желанием: спасти бесценную Плащаницу, пусть даже ценой собственной жизни. Времени искать четыре ключа, хранившиеся у герцога и двух нотаблей, у них не было, и они титаническим усилием вырвали «железные решетки главного алтаря» вместе с «замками, которые были раскалены» (Пингон), чтобы добраться до реликвария и вытащить его из здания.

Тут же обнаружилось, что он серьезно поврежден. Сначала решили, что тому виной расплавленный металл, капавший на него сверху. Однако, судя по недавним моделированиям, серебряная крышка расплавилась по центру из-за того, что на нее упал раскаленный брус. Из реликвария удалось извлечь покрытое копотью полотно, которое уже начинало тлеть. Его поспешно залили водой. Обожженные края образовали треугольные прорехи с черной каймой, но основная часть двойного изображения распятого Христа осталась нетронутой, даже цвета никак не изменились – невообразимое явление, если бы мы имели дело с банальной картиной, как полагал епископ Труа Петр II Арсийский[231]. Еще несколько секунд, и реликвия погибла бы.

Весь 1533 год поврежденную святыню бережно хранили в сокровищнице замка и даже не вынесли на праздник 4 мая, что вызвало поток упреков и распространение самых тревожных слухов. Некоторые обвиняли в поджоге часовни из расчета прибрать реликвию к рукам интриганку-инфанту Беатрис Португальскую, супругу Карла III. Другие, наоборот, утверждали, что Плащаница сгорела дотла. Рабле, до которого дошел этот слух, пересказал его в главе XXVII