ПоэZия русской зимы - Алиса Владимировна Орлова

моей старенькой мамы,

которая здесь, что солдат оловянный, —

ни шагу назад.

Соберу эти ленты, забинтую колено

моей старенькой мамы,

пережившей донбассовский ад.

2022, Донецк

«Попадая в обстоятельства военного времени, адского места…»

1

Попадая в обстоятельства военного времени, адского места,

оставаясь внутри чернокаменного Донецка,

ты заводишь песнь о семи опалённых нотах

про пацанов в окопах.

Их глаза голубые. Почему-то всегда именно голубые.

Их красивые лица – грязные, усталые, молодые.

Их фигуры шахматные, разница только в цвете.

Они все чьи-то дети.

Чьи-то братья, отцы, дядья и товарищи.

И никто из них не хочет ни в госпиталь, ни на кладбище.

Все хотят вернуться целёхонькими, весёлыми

в свои города и сёла.

2

Все хотят вернуться, даже те, которые сгинули,

даже те, кого некому ждать.

Моя мама говорит,

что сердца у нас теперь заминированные,

как поля заминированные.

Меня спрашивают, почему я не вывезу мать,

ведь она у меня одна,

словно есть те, у кого их две.

У мамы моей есть дом, есть кот, есть кровать,

есть могилы родителей по пояс в траве,

бабушки Надежды

и дедушки Николая.

«Меня могилы держат.

А ещё только в Донецке

я чувствую, что живая».

3

А куда ей ехать?

Матери твоей, матери моей.

В кармане с прорехой

по миру ходят тыщи её детей.

Сидит в селухе,

молится, воду ждёт.

По селухе слухи

носит в горстях народ.

А куда ей ехать,

если нигде не ждут,

а вчера морпехам

выносила жгут.

А сегодня снова

дождь да маета.

А куда ей ехать?

Не. Ку. Да.

2023, Донецк

«Давай, как будто мы уже в раю…»

Давай, как будто мы уже в раю.

Такой же дом, как был у нас при жизни.

Я молодой картошки наварю.

Салат из молодой капусты маслом сбрызну.

Пахучим маслом – новый урожай.

Достанем хлеб из хлебного пакета.

Я только так и представляю рай.

Картошка, скумбрия, вчерашняя газета.

Ты станешь перечитывать Дюма,

а после Пикуля и, может, Гумилёва.

За окнами донецкая весна,

и мы друг друга, свет мой, с полуслова,

с одной лишь ноты, хрупкой ноты ми

поймём и не заплачем, не заплачем.

И ты в тетрадочке поможешь мне стихи

решить – по математике задачу.

2023, Донецк

Илья

Знаешь, что сказал ей однажды с февраля воюющий сын?

«Мама, был обстрел, но наши молитвы летели быстрее мин.

Пыль стояла – ничего не видать, сколько глаза ни три».

А глаза-то, глаза, глазищи лазоревые у Ильи.

Как он там, паренёк, третьекурсник, в украинском плену?

Слышь, Илья, тебе точно мамку нельзя оставлять одну.

Мы тут все сейчас мамки, такие же, как и твоя,

не метём в дому, пока ты в плену.

              Ждём тебя, ждём тебя, ждём тебя!

Слышишь, ждём! Мы все вместе тебя здесь ждём.

Тыщи мамок, тыщи бабушек, тыщи девочек, тыщи жён.

И не смей не вернуться, слышишь, не смей, Илья.

Мы тут все сейчас мамки, такие же, как и твоя.

2022, Москва

«Не хочу ничего знать про твоего Месси…»

Не хочу ничего знать про твоего Месси,

у меня тут город родной девятую зиму в замесе.

В кровавом замесе. Снег пополам с кровью.

Читаю сводки: «Снаряд повредил кровлю,

пожар, погибшие, анкетные данные будут позже».

И нет этого города мне дороже,

его дорожек, парков, улиц, графичного горизонта,

его красных карточек, его близости к фронту,

его позиции вне судейства и вне отмщения.

Прости меня, если можешь. Я прошу у тебя прощения.

Отвечает город протяжным гудком завода:

я прощаю-прощаю, ты не виновата, не виновата.

Отчего же так тошно тогда накануне нового страшного года,

словно смерть сама движет стрелками донецкого циферблата.

2022, Донецк

Денису Морозову

Ты слышал, Гагарин вернулся живым?

Только не Юрка, а Димка.

Из украинского плена.

Вернулось полсотни их, все как один,

с улыбками необыкновенными.

Звонят своим мамам, невестам и сёстрам.

И хочется плакать, и чувствовать остро

такие огромные радость и боль.

– А мой-то вернётся? – мне пишет Татьяна.

– Конечно, вернётся, вернётся, конечно.

И будет огромное первое слово.

То самое слово, которое в год он,

смущённый и крошечный,

в зелёных штанишках и кофточке белой —

подарок от крёстной —

Смешной и смышлёный,

сказал тебе тихо, а после чуть громче,

как будто боялся, что ты не услышишь,

то самое слово сквозь все эти годы.

Он носит его у самого сердца

в нагрудном кармане.

Он скажет тебе его.

Мама.

Даст Бог, будет связь телефонная чистой,

как слёзы в просоленном горем платочке.

Он скажет тебе: «Мама, мама, ты слышишь?»

Ответишь ему: «Я слышу, сыночек».

2022, Москва

Тётя Марина

Пакет градов по жилмассиву.

А поднимешь глаза – и небо всё равно синее.

Такое синее и бездомное.

«Господи, дай мне смерть скромную», —

говорит тётя Марина из Докучаевска.

Ходит в храм, причащается.

«Не хочу смерть напоказ с кровью,

пусть придёт к изголовью.

Карга или девушка – всё равно.

Не хочу на людях умирать, попадать в кино,

в хроники нашего ада».

По жилмассиву пакет градов.

Я не знаю, какого размера сердце отца Никиты,

ему приходится отпевать убитых,

помнить их по именам и душам.

По горю людскому