Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Через полчаса я в семнадцатой убирала Тане спазм седалищного нерва. Едва я коснулась ягодицы, Таня покрылась испариной. Очень больно.

Я сказала:

— Есть две новости. Плохая и хорошая. Плохая — это очень больно, когда я с этим работаю. Хорошая — что на этом все твои приключения заканчиваются. Ты же уже сходила ко всем врачам, да? Тебе сказали, что нет грыжи в поясничном отделе и по-женски всё хорошо?

— Откуда знаешь? — спросила Таня.

Я чуть размяла Тане нерв, и ногу тут же отпустило. И поясницу тоже.

— Записывай телефон, Тань, — говорю. — Приходи ко мне, уберём спазм. Будешь жить лучше прежнего.

Я наклеила Тане на ягодицу лечебный пластырь и засобиралась уходить обратно, в восемнадцатую палату.

— Постойте, пожалуйста! — позвал меня боец.

Он лежал на кушетке у окна. Мы с Таней поздоровались с ним, когда зашли, но заняли такую дислокацию, чтоб он не видел Таниной спины и моих манипуляций.

— Постойте, — повторил боец, — вы мне нужны.

Я подошла.

— Ира.

— Вячеслав.

* * *

…Вячеслав лежит, как молодой Николай Дроздов. В панамке защитного цвета. А-ля пасечник. С искрой во взгляде. Кажется, он счастлив — сам у себя выиграл пари, не упустил меня.

— Говори.

— Да что тут говорить?

Стало понятно, что все силы у Вячеслава ушли на то, чтоб позвать меня.

— Вы всё видите. Ноги почти нет. Вторая — переломана в пятке. И ещё бедро. Аппарат стоит на бедре, скрепляет всё. И осколок в четвёртом позвонке. Как только оклемаюсь, как только воспаление уйдёт из ноги, будут оперировать позвоночник. Болит всё. Четыре дня — была температура под сорок. Сегодня легче. Я хочу ваш номер телефона. Когда вылечусь здесь, хочу, чтоб вы со мной поработали. У вас хорошо получается.

— Дыши тогда, — сказала я. — Я легко подержу руки на рёбрах, чуть расслаблю печень, а там посмотрим. Больно делать не буду.

Я положила руки на живот. Держала их на печени, стреляло в несуществующие пальцы ноги. Я опускала руки ниже, расслабляла кишечник — стреляло в пятку.

— Не смотри на мои руки, — сказала я. — Закрой глаза. Расслабься. Больно не будет. Я сейчас немного расслаблю кишечник. Тут всё в спазме.

— Шестнадцатого марта ранение получил. Клизмы не помогают. Всё стоит.

— Пей завтра воды побольше. Всё получится. Дыши.

Вячеслав дышал. И я дышала, перемещая руки под аппарат, что скрепляет таз. На колено ампутированной ноги. На колено ноги, что переломана.

— Больно, но будто оживает всё, — сказал Вячеслав. — Жить буду.

— Конечно, будешь! Как иначе?

* * *

— Ты почему в этой панамке? — спросила я спустя минут пять. — От окна дует? Голове холодно? Закрываешься от света?

— Нет, — выдохнул Вячеслав. — Это о другом. У меня напарник был. Молодой совсем парнишка. Двадцать три года. Он вечером мне эту панамку подарил. А утром мы пошли на задание. И его это… Задвухсотило. И теперь я в этой панаме — за себя и за него. Живу. Такая вот дорогая вещь получилась. Хочу на ноги встать и его мать найти. Поблагодарить за сына.

— А у тебя дети есть?

— Есть, две дочери. Вот ради них и буду жить. Старшей девятнадцать уже. Маленькой два годика. С их мамами не сложилось. Но дочери — это главное моё богатство. Старшая хочет приехать, ухаживать за мной. Но непонятно, где жить. Меня ж будут переводить из госпиталя в госпиталь. А гостиницу дают родственникам на неделю. Потом вроде можно продлить. Но это неточно. А она ребёнок совсем. Потому я пока ей отмашку не даю. Сам справляюсь.

Я киваю. Молчу. Смотрю на Славу. Держу руки на животе.

— Я отсидел сполна. Пятнашку. Вышел оттуда — и прямиком на фронт. Всё искупил. Сейчас я уже другой.

Я киваю. Молчу.

— Почему у тебя на окне чаша для крещения?

— Батюшка приходил. Это третье моё ранение. Считай, Бог дал мне третий шанс. Я понял — пора креститься. Батюшка со мной поговорил обо всем. Исповедовал. Покрестил. А чашу оставил. Придёт в среду причащать и чашу заберёт.

— Ничего себе, — удивляюсь я. — Странный ты такой. После третьего ранения только решил креститься. Там же, на войне, ты видел — атеистов нет. А у тебя ещё до СВО в тюрьме уйма времени было. Мог там всё обдумать, понять, раскаяться, покреститься. И дальше с Господом.

— Слушай, батюшка мне точно так же сказал. Теми же словами. Он тоже удивился. Но уж как есть. Я в тюрьме жить готовился. Много спортом занимался. Школу заканчивал. Потом специальность получал. Стал столяром-краснодеревщиком. Мне нравилось. Потом понял, что выйду — и нужна более широкая профессия. И стал изучать всё, что связано с ремонтами. Я классный мастер. Был. Сейчас не знаю. Ко мне сейчас друг ходит сюда. Спасибо ему. Он сам из Питера. Мы вместе освободились. Вот он делает ремонты. Зарабатывает. Не пьёт, не ворует. Ну да куда уже пить и воровать. Но тоскливо ему — ни ребёнка, ни котёнка. Вот, обо мне заботится. После работы приходит. Сидит, смотрит. А вот мне — не тоскливо будет жить. У меня дочери, Ир.

Я молчу.

— Ир, я когда всё решил, понял — пора креститься. И крестился. В воинстве Христовом теперь прибавление. Из таких, как я, и рождаются настоящие христиане. Кто, если не я, сама посмотри.

Я смотрю.

Раб Божий Вячеслав лежит бледно-жёлтый. Худой. На восковой коже лица проступает едва заметный румянец. Он морщится от боли. Но не сдаётся. Воин Христов, как есть.

— Орловку взяли мы. Затрёхсотило меня под Бахмутом.

— В Рюмке первую помощь оказывали?

— Ого, — смотрит на меня Вячеслав серьёзно. — Ты и Рюмку знаешь?..

Молчит. И добавляет:

— Да, там.

И будто оказывается в бахмутской Рюмке.

— Знаешь, меня привезли переломанного всего, с кровопотерей. Выживу? Нет? И сразу в операционную. И я говорю медбрату: «Посмотри под простыню, как у меня там? Хозяйство на месте? Если нет, можно врачу сказать, что и оперировать не стоит». Медбрат сразу приподнял простыню, и я всё понял по его глазам. Всё на месте. И тут мне маску на лицо, и я уплыл в наркоз. А дальше уже Донецк. Ростов. Питер.

Я молчу. Помещаю в голову файл «Вячеслав». У меня в голове карты наступлений. Перемещений. Имена, даты, ранения. Каждый боец отдельным документом. Как всё запомнить, чтобы потом записать? Чтобы помнили. Чтобы знали о нас и нашем времени те, кто придёт за нами вслед. О том, как мы тут жили. Как воевали. Как защищали. Как каялись. Менялись. Шли