Колдовство в Скандинавии. Представления о дьяволе, процессы над ведьмами и ведовство - Юлия Викторовна Антонова-Андерссон

Первые сторожки появились на севере Швеции, где и вспыхнули ведовские процессы. Когда истерия дошла до Стокгольма, там последовали примеру предшественников и тоже принялись открывать такие «ночлежки».

Власти пытались пресечь данную инициативу, однако этому воспротивился граф Густав Делагарди. Ему вздумалось воочию посмотреть, как происходит наблюдение за детьми. Однажды вечером он явился в одну из сторожек в сопровождении нескольких видных господ, среди которых был и французский посол. Сохранившиеся записи показывают, что элита общества относилась к происходящему там с большой долей иронии и скептицизма. «Пару раз я имел удовольствие наблюдать эту комедию. По крайней мере, играли они весьма недурно», – написал французский посол Людовику XIV.

Чтобы добиться от детей показаний, пастор Лаурентиус сажал их в печь, угрожая сжечь заживо

Согласно шведскому законодательству, дети не имели права выступать свидетелями на суде. Однако для преступлений о колдовстве было сделано неофициальное исключение: как-никак на Лысую гору летали в основном именно они. Для вынесения смертного приговора требовалось либо чистосердечное признание, либо показания двух взрослых непредвзятых свидетелей, не являвшихся соучастниками преступления. Все остальные доказательства, включая показания детей, дробились на мелкие части. Так, слова 14-летнего ребенка обычно приравнивались к 1/2 обыкновенного свидетельства, а 5-летнего – к 1/10.

Чем больше детей выступало в суде, тем выше был шанс осудить потенциальную ведьму. Потому обвинители нередко устраивали не только охоту на ведьм, но и охоту на детей. Внук пастора Лаурентиуса Хурнеуса – того самого, что не пожалел собственную мать в Хэрнёсанде – в мемуарах вспоминал своего деда, «безжалостного до такой степени, что люди боялись ходить мимо его дома».

Особенно он любил допрашивать детей. Если те не шли на сотрудничество, он приказывал их выпороть. Если те не желали свидетельствовать против своих близких, он распоряжался вырубить прорубь и угрожал бросить в нее детей, что затем и делал. Когда ему встречался ребенок, неспособный, по его мнению, выдержать купание в ледяной воде, Лаурентиус сажал его в печь. Вокруг он клал солому с ветками, которые затем поджигал. Ребенок считал, что сгорит заживо, и соглашался дать любые показания.

Принуждали к свидетельствам и другие дети. Среди тех, кто обвинял в колдовстве казненную стокгольмскую ведьму Анну Хак, был 15-летний Юхан Хюп. Позже он поведал, как в одной из сторожек его вынудили признаться в том, чего он не делал:

«В субботу, на 14-й день после Троицы, я отправился с сестрой к жене шкипера, что живет в переулке Урмсальтарегрэнден. В десять часов вечера там уже было полным-полно детей и женщин. Они начали читать и петь, а Лисбет Карлсдоттер[31]разбушевалась, впала в панику и закричала: „Ты служишь моему Господину!“

После этого Мельхер тоже сказал: „Юхан, Юхан, ты на Лысой горе!“ Я же ответил, что ничего об этом не знаю. Тогда Лисбет снова начала терзаться и застонала: „Юхан, признайся, пока тебя не успели до конца всему обучить! Ты ведь уже прочел четыре книги проклятий, ты перешел к пятой, и скоро ты все будешь знать и тогда начнешь похищать детей, если только во всем не признаешься!“

Мельхер добавил: „Юхан, признайся, ведь тебя забирали, но ты об этом не знаешь, ибо когда ты там, ты прекрасно понимаешь, что делаешь, но когда ты возвращаешься домой, ты ничего не помнишь, ведь ведьма забрала твою память!“

Лисбет продолжала: „То, что говорит Мельхер, – чистая правда, тебя увозит Анна-немка“.

То же самое Лисбет сказала о Грете, дочери учителя, и поведала о том, как меня привезли на Лысую гору, что я там делал, что делала Грета. Они сказали, будто у меня четыре жены и три ребенка, а у Греты трое мужей и детей. Они кричали на меня и Грету, отчего я горько заплакал. Меня мучила совесть, я не мог поступить иначе, кроме как согласиться со всем, что они говорили. Они не отставали, пока мы с Гретой не взяли на себя вину.

Утром, около трех часов, они отлучились, чтобы забрать подарки, которые Анна-немка должна была нам дать, хотя мы об этом ничего не знали. Они подошли к куче камней, достали несколько и сказали, что это и есть дары. Затем они отправились к моим родителям и принялись копаться у двери конюшни. Лисбет достала огромную охапку палок и коры, немного напоминавших серебряные кубки и серебряные кувшины, а также какие-то тряпки, походившие на одежду, и сказала, что это мне от Анны-немки, чтобы я не свидетельствовал против нее. На следующий день мы с Гретой забрали свои слова назад, потому что знали, что все сказанное нами неправда».

Через четыре дня Юхан снова оказался в сторожке – на сей раз в доме школьного учителя. Перед ним разыграли тот же спектакль. Подростки начали задыхаться, кричать, все утверждали, будто Юхан ездил на Лысую гору, и угрожали тем, что как только он всему научится, то станет похищать детей. Если, конечно, во всем не признается. Тут и взрослые, включая учителя и его жену, принялись поддакивать. Кто-то пригрозил заявить на Юхана в апелляционный суд, если он сам не захочет все рассказать. Под давлением окружающих он снова со всем согласился.

Когда Юхан явился в суд дать показания против Анны-немки, перед ним неожиданно вырос Мельхер – тот самый обвинитель, что на пару с Лисбет убеждал его в том, чего он не совершал. Мельхер поинтересовался, почему Юхан грустит. «Потому что признался в том, чего не было», – ответил Юхан. Тогда Мельхер бросился утешать Юхана: «Не переживай, ты точно был на Лысой горе, я это знаю! Но я смогу тебе помочь!»

Убеждали детей не только друзья, но и родители. Вот что писал Йонс Хурнэус о суде в Турсокере: «Дети свидетельствовали по большей части по незнанию, но частично поддавались уговорам собственных отцов, кои с радостью наблюдали, как против их жен копилось все больше и больше доказательств. А все потому, что Сатана давно уже погасил всякую любовь меж супругами».

На стокгольмских процессах одна девочка призналась, что «терзаниям» и приступам ее с самого детства учила мать: мол, так она сможет заработать на жизнь, став кем-то вроде уличного артиста. На суде она продемонстрировала, как по команде может впасть в полуобморочное состояние, размахивать руками, словно с кем-то борется, или же вовсе притвориться без чувств.

Некоторые родители видели в ведовских процессах прекрасную возможность поправить свое финансовое положение. Чтобы избежать обвинений,