Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

усердней приняться за восстановление ее, сохраняя деньги на благо Общества славянской взаимности?» Конечно, это было сказано в виде шутки, но она показала отношение сербов к роскошным русским привычкам и приемам.

Скоро все стали разъезжаться, а многие собрались в Калимегдан, где Югославянское общество помощи русским беженцам в этот день устроило гулянье. Парк этот недалеко от «Гранд-Отеля», и мы скоро добрались до него пешком, встретив по дороге знаменитого воеводу Мишича, возвращавшегося в автомобиле с этого гуляния. Парк оказался переполненным людьми, в кассах при входах короны и динары лежали целыми кучами, цветы и разные безделушки быстро раскупались. Гуляние имело большой успех. Отдав и свою дань, мы скоро собрались домой, возвращаясь среди густой толпы народа, уходившей из парка и шедшей туда. Не пришлось мне потом узнать, в какой цифре выразился сбор от гуляния, но он должен был быть весьма значительным. Отчета в газетах не появилось, но сербы таковы, они верят своим представителям и отчетами не интересуются.

Югославянское благотворительное общество организовалось несколько раньше Общества Славянской взаимности. Инициатором его был доктор Мамчила Константинович И́вкович – человек, пламенно любивший Россию. Он получил образование в Новороссийском университете и долго жил в Одессе, где и женился. С появлением в Сербии русских беженцев, памятуя, что делалось в России для сербов, он с женой стал всеми мерами помогать русским, и наконец деятельность их вылилась в создание этого Общества. Оно начало свое существование с момента, когда организовался Комитет под председательством очень известного генерала Жива́новича, в комитет вошли Ивкович с женой, и дело закипело. По всей Сербии было разослано воззвание или «при́глас» о необходимости помочь русским братьям. Со всех сторон потекли деньги в Комитет и всевозможные другие пожертвования. К времени моего отъезда из Сербии, т. е. за четыре месяца, поступило туда свыше миллиона динаров деньгами.

Общество реквизировало в Белграде большой дом и устроило в нем 80 бесплатных коек и предоставило их беженцам, с полным содержанием, а многим оказывалась еще и денежная поддержка. Муж и жена Ивковичи отдали этому делу всю свою душу и все свое время, но, с огорчением надо сказать, что население дома плохо отблагодарило эту любвеобильную чету. Как у нас, русских, полагается, в самом скором времени начались всевозможные скандалы, пьянство, драка, обвинение Ивковичей в воровстве и всевозможнейшая грязь. Ивковичи старались все уладить и сора из избы не выносили, и всю тяжесть этих неприятностей несли на себе, но, наконец, не стало силы, он пошел к Штрандману, русскому посланнику, рассказал ему о своих бедах, и было решено устроить комитет из русских людей, ему вверялось наблюдать за всем, что творилось в доме, и он получил полномочие по приему и высылке жильцов.

Комитет был составлен из меня, Охотникова и Сапожкова и, конечно, Ивковича. Имелось ввиду при учреждении этого комитета снять с серба Ивковича возможность обвинять его в злоупотреблениях, поставив его под русский контроль. По указаниям Ивковича был составлен список лиц, подлежавших выселению. Узнав об учреждении комитета и первом его постановлении, лица, попавшие в список, взмолились и пытались сопротивляться нашему решению, но Ивкович, ссылаясь теперь на комитет, выполнил в точности его постановление, что как будто подтянуло оставшихся жильцов. Зная, что мне в Сербии жить недолго и уж начинался разговор о том, что хорошо бы Обществу Славянской взаимности совершить объезд вновь присоединенных к Сербии провинций, я не стал сильно углубляться в дела дома, так же как Охотников, почему все заботы по комитету легли на Сапожкова, человека сурового, очень пунктуального и по прежней практике знакомого с такими делами. Он приступил к разработке правил для жильцов дома, от которых не уклонялся ни при каких условиях. Измученный Ивкович рад был такому помощнику и решил на месяц выехать в Париж, чтобы отдохнуть и привезти оттуда инструменты для его медицинских целей. Его прекрасно устроенный кабинет для производства исследований всевозможных болезней и постановки диагнозов был разграблен немцами, так же как и научная его библиотека.

Деятельность Югославянского общества не ограничивалась Белградом, она распространилась и по другим городам Сербии, и по провинциям. К Ивковичу постоянно поступали письма с просьбой присылать русских, которых с радостью и любовью желали прютить. В некоторых местах бывшей Венгрии, где опустели замки бежавших венгерских магнатов, население желало заселить их русскими. Некоторые замки были так велики, что могли принять до 200 человек, им предлагалось полное бесплатное существование и даже ежемесячная помощь до 1000 динаров. Но что было очень странно, попавшие в Белград не хотели покидать его и нужно было насильно выживать поселенцев русского дома, чтобы они выезжали в провинцию. Это обстоятельство причиняло Ивковичу всяческие неприятности. Случалось так, что ему удавалось уговорить кого-нибудь, начиналась по этому поводу переписка, и, когда положение выяснялось, согласившееся лицо или семья отказывалась покинуть русский дом, а у Ивковичей на место уезжавших были готовые кандидаты, получалась путаница, и все были недовольны, и все это падало опять-таки на Ивковича, доведенного, наконец, до полного раздражения.

Обладая исключительной силой, ему иногда приходилось пускать и ее в ход. Однажды в дому он застал драку между какими-то солдатами, он схватил одного за горло и поднял на воздух, тот хрипит и в ужасе болтает руками и ногами. Окружающие, ошеломленные таким зрелищем, бросаются на колени и умоляют Ивковича простить их. Такие драки повторялись часто, и на этот раз Ивкович решил всех этих драчунов выселить из дома, что и было выполнено на другой день. Тогда в дому поднялся шум и гам, что здесь сербы душат русских и выгоняют их на улицу. Бывали случаи, что интеллигентные люди воровали друг у друга что попало, и Ивковичу приходилось исполнять роль сыщика. Но что было особенно отвратительно, так то, что некоторые, имея возможность менять в месяц по две-три тысячи рублей, ходили в этот дом получать бесплатные обеды.

К стыду нашему, главные безобразия совершались представителями нашего воинства, как солдатами, так и офицерами, да и вплоть до генералов. Отличалось именно то сословие, которое в Сербии так высоко и почетно несет свой долг. Из этого нетрудно понять, что мнение сербов по отношению к русским вообще с каждым днем стало падать, и они стали пренебрежительно смотреть на эту шатающуюся, бездельную, пьяную толпу, украшавшую себя русскими кокардами и погонами. С появлением нашего комитета и с развитием деятельности Сапожкова в дому появилась некоторая дисциплина. Жителям дома предоставлялось оставаться в нем 10 дней, после чего они могли отправляться в провинцию или лишались помощи от Общества. Конечно, тут поднялся шум и пошли сплетни по адресу Сапожкова. Вероятно, они его доведут до того, что он бросит это дело, и по вине самих же русских это