Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

вздохнул с облегчением. Я не хотел, чтобы нам мешали: рассказ попутчика меня захватил, и я надеялся услышать его продолжение. Остановка была короткой, и через пять минут поезд тронулся. Мой попутчик всё не возвращался.

– Как погода? – спросил я, когда он открыл дверь. – Дождь кончился?

– И не думает, – потирая ладонями руки, чтобы быстрее согреться, отвечал он.

«Это хорошо, что он был легко одет, – подумал я. – Тот, кто продрог, о сне не думает».

– Удивительный народ эти женщины, – продолжал он, улыбаясь и вновь усаживаясь напротив меня, – я имею в виду проводницу. Ведь вот и извинилась передо мной, а всё же повернула дело так, что это я спровоцировал её на грубость. Ну да ладно, я её давно простил. Честно сказать, я даже стал её уважать.

– Помилуйте, за что же её уважать?

– Да вот хотя бы за то, что у нас в купе стало тепло.

– И мы не будем мёрзнуть, как вы в своё время в казарме, – наводя его на нужную тему, сказал я, чувствуя, что в его рассказе самое интересное ещё впереди.

– Я и сейчас с содроганием вспоминаю те дни, особенно ночи, – ответил он и замолчал. Тень печали легла на его лицо. Мы сидели в тишине, слушая приглушённый перестук колёс. Я уже потерял надежду услышать продолжение его истории, как вдруг он улыбнулся и в глазах появился прежний блеск.

– Как ни странно прозвучат мои слова, – заговорил он, – но самым скверным в те ночи был не холод, а острое чувство одиночества и ощущение твоей ненужности в этом мире, словно тебя, маленького и беззащитного, намеренно оставили глухой промозглой ночью на перроне вокзала в чужом городе. Холод лишь усиливал это ощущение. Стыдно признаться, но это было так.

Я уже говорил, что с приходом Павла у нас началась новая жизнь. На третий день утром (рота только-только убыла на занятия), смотрю – я был дежурным по роте, – от котельной идёт Павел, а с ним два слесаря. Один нёс на плече смотанный резиновый шланг, второй – два коротких лома и ключи.

– Что скажешь, Иваныч? – спросил Павел старшего по возрасту, когда слесаря осмотрели батареи.

– Дело знакомое, – отвечал он, погладив смоляные усы. – Промоем на входе две батареи – и в казарме будет настоящий Ташкент.

Павел нахмурился:

– Мы договаривались, что вы промоете четыре.

– Нет, старшина, четыре сегодня никак не получится, – возразил Иваныч, – они же у тебя все по двенадцать секций, плюс окалина. Ты представляешь, какой у них вес? Промоем две сегодня и две завтра с утра.

– Нет, – жёстко сказал Павел, – у меня нет времени ждать: к вечеру обещают минус десять. Четыре, и сегодня, до возвращения роты на обед. Ваше дело – снимать батареи и ставить их на место, остальное я беру на себя. Надо постараться, мужики, – уже дружелюбнее сказал он, – за мной дело не станет: всё, что я вам обещал, всё будет, даже сверх того. Дежурный! – позвал он меня. – Бери двух дневальных, будем носить батареи.

Слесарь, обещавший устроить в нашей казарме Ташкент, развёл руками:

– Вот так всегда: планируешь одно, а выходит другое. Ну что, пацаны, – подмигнул он нам, – набросились на работу.

Перекрыли отопление. В умывальнике подключили шланг и вывели его на улицу. Разложили тряпки под батареи, на случай, если не вся вода уйдёт из системы. Принесли два пустых ведра. Молодой слесарь сбегал в котельную и принёс ещё один короткий лом. Первую батарею, часто отдыхая, несли вшестером: она действительно оказалась тяжёлой, как чугунный мост. Промывали батареи за казармой, ставя на широкую доску, заранее приготовленную Павлом. Первая батарея была забита окалиной так, что вода, пройдя через неё, вытекала струйкой чуть толще спички. Когда выносили вторую, подул северный ветер. Погода стала меняться на глазах: пока промывали батарею, лужа за казармой покрылась тонкой корочкой льда, повалил густой снег.

– Так вы успели промыть батареи? – не удержался я.

– Успели. Только слесари спустили воздух из батарей – и они стали такими горячими, что до них невозможно было дотронуться рукой, взводы стали возвращаться с полевых занятий. Какими-то неведомыми путями все уже знали, что в роте промывали батареи. Обстучав у входа сапоги и отряхнув с шинелей снег, все первым делом бежали к батареям, стуча по деревянному полу подошвами замёрзших сапог. Что тут началось – не передать словами. Все словно с ума сошли: кричали, свистели, хлопали друг друга по плечу… Всех переполняла радость, что теперь в казарме будет тепло. Довольны были и слесаря: когда они, в благостном настроении, вышли из кладовой, карманы их заметно оттопыривались. Что там был не лимонад, я думаю, объяснять не надо.

– Вот это старшина! – слышалось со всех сторон.

– Просто не старшина, а отец родной, – зло сказал один из дембелей, как и все старослужащие недовольный, что с приходом старшины вольница закончилась, – вы его ещё Батей назовите.

– А что, мужики, неплохая идея, – заметил один из солдат, – он это звание заслужил.

– Если так и дальше пойдёт, – отозвался другой, – обязательно назовём, не пройдёт и года.

Я тогда пропустил мимо ушей его слова, а ведь знаете, он как в воду глядел.

– Как же это случилось? – спросил я.

– Весна, надо сказать, в том году не торопилась с приходом, – начал рассказывать мой попутчик. – Была уже середина марта, а сугробы и не думали таять и мороз порою давил так, что уши сворачивались в трубочку. Недаром в народе говорят: бывает такой марток – наденешь трое порток. Внутри нашу казарму уже невозможно было узнать. Стало чисто, уютно; на тумбочках белоснежные салфетки, горшки с цветами. Под руководством старшины в казарме оборудовали спортивный уголок; появилась перекладина, гантели и гири. Внешний вид солдат заметно изменился, и меняться он стал сразу, как только Павел пришёл в роту.

Вечером того же дня на разводе нового караула и суточного наряда с офицером, заступающим дежурным по части, произошёл конфуз. И причиной тому был суточный наряд нашей роты, возглавляемый сержантом Головиным. А дело было так. Офицер, заступавший дежурным по части, дважды пройдя вдоль строя, остановился напротив Головина, и, повернувшись к своему помощнику, стал ему выговаривать, что тот не доложил ему об отсутствии на разводе суточного наряда пятой роты. У помощника от удивления округлились глаза: «Да вот же он, товарищ капитан, стоит за вами». Дежурный обернулся, и теперь пришла очередь удивляться ему. Как все офицеры в части, он безошибочно угадывал солдат нашей роты по неопрятному внешнему виду и теперь с удивлением рассматривал солдат, стоящих перед ним. Все были аккуратно пострижены, бляхи у ремней и сапоги начищены до блеска.