Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

штраф, приносила три пидора и сжигала ее до смерти.75 В войнах в центральной Италии в конце XIII века, говорится в хронике современного итальянского монаха Салимбене, с пленниками обращались с варварством, которое в нашей молодости показалось бы невероятным:

Голову одних связывали веревкой и рычагом и натягивали ее с такой силой, что глаза вырывались из глазниц и падали на щеки; других связывали только за большой палец правой или левой руки и таким образом поднимали с земли всю тяжесть их тела; третьих подвергали еще более ужасным и мерзким мучениям, о которых мне неловко рассказывать; иных… сажали со связанными за спиной руками, а под ноги клали горшок с живыми углями… или связывали руки и ноги вместе вокруг вертела (как несут ягненка к мяснику) и держали их так висящими целый день без еды и питья; или еще грубым куском дерева терли и терли голени, пока не появлялась голая кость, что было ужасно и жалко даже смотреть».76

Средневековый человек переносил страдания мужественно и, возможно, с меньшей чувствительностью, чем мужчины Западной Европы сегодня. Во всех сословиях мужчины и женщины были сердечны и чувственны; их праздники были праздниками выпивки, азартных игр, танцев и сексуального расслабления; их шутки были откровенны, с которыми вряд ли можно сравниться сегодня;77 их речь была более свободной, а клятвы — более широкими и многочисленными.78 Едва ли какой-нибудь человек во Франции, говорит Жоанвиль, мог открыть рот без упоминания дьявола.79 Средневековый желудок был крепче нашего и безропотно переносил самые раблезианские подробности; монахини у Чосера невозмутимо слушают скатологию «Сказки мельника», а хроника доброго монаха Салимбене порой непереводима на физический язык.80 Таверны были многочисленны, и в некоторых, на современный манер, к элю подавали «тарты».81 Церковь пыталась закрыть таверны по воскресеньям, но с небольшим успехом.82 Эпизодическое пьянство было прерогативой всех сословий. Посетитель Любека застал нескольких патрицианских дам в винном погребе, крепко пьющих под вуалью.83 В Кельне существовало общество, которое собиралось, чтобы пить вино, и выбрало своим девизом «Bibite cum hilaritate»; но оно налагало на своих членов строгие правила умеренности в поведении и скромности в речи.84

Средневековый человек, как и любой другой, представлял собой вполне человеческую смесь похоти и романтики, смирения и эгоизма, жестокости и нежности, благочестия и жадности. Те же мужчины и женщины, которые так много пили и проклинали, были способны на трогательную доброту и тысячу благотворительных акций. Кошки и собаки были домашними животными как тогда, так и сейчас; собаки были обучены вести слепых;85 А рыцари привязывались к своим лошадям, соколам и собакам. В двенадцатом и тринадцатом веках благотворительность достигла новых высот. Частные лица, гильдии, правительства и церковь совместно помогали несчастным. Милостыня была всеобщей. Люди, надеющиеся на рай, оставляли благотворительные завещания. Богачи оделяли бедных девушек, кормили десятки нищих ежедневно и сотни — в дни крупных праздников. У ворот многих баронств трижды в неделю раздавали пищу всем желающим.86 Почти каждая знатная дама считала социальной, если не моральной, необходимостью участвовать в управлении благотворительностью. Роджер Бэкон в XIII веке выступал за создание государственного фонда для помощи бедным, больным и пожилым людям;87 Но большая часть этой работы была возложена на церковь. В одном аспекте Церковь была организацией благотворительной помощи на всем континенте. Григорий Великий, Карл Великий и другие требовали, чтобы четвертая часть десятины, собираемой любым приходом, направлялась на помощь бедным и немощным;88 Какое-то время так и было; но в XII веке экспроприация приходских доходов светскими и церковными начальниками нарушила это приходское управление, и работа в большей степени, чем когда-либо, легла на епископов, монахов, монахинь и пап. Все монахини, за исключением нескольких грешниц, посвятили себя образованию, уходу и благотворительности; их постоянно расширяющееся служение — одна из самых ярких и сердечных черт средневековой и современной истории. Монастыри, снабжаемые дарами, милостыней и церковными доходами, кормили бедных, ухаживали за больными, выкупали пленников. Тысячи монахов учили молодежь, заботились о сиротах или служили в больницах. Великое аббатство Клюни искупало свое богатство обильной раздачей милостыни. Папы делали все возможное, чтобы помочь беднякам Рима, и по-своему продолжали древнюю императорскую милостыню.

Несмотря на всю эту благотворительность, попрошайничество процветало. Больницы и богадельни старались обеспечить едой и ночлегом всех желающих; вскоре ворота были окружены немощными, дряхлыми, искалеченными, слепыми и оборванными бродягами, которые ходили от «больницы к больнице, рыская и выискивая куски хлеба и мяса».89 Мендиканство достигло в средневековом христианстве и исламе такого размаха и постоянства, равных которому сегодня нет разве что в беднейших районах Дальнего Востока.

VI. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КОСТЮМ

Кем были жители средневековой Европы? Мы не можем разделить их на «расы»; все они принадлежали к «белой расе», за исключением рабов-негров. Но как же озадачивает не поддающееся классификации разнообразие людей! Греки Византии и Эллады, полугреческие итальянцы южной Италии, греко-мавританско-еврейское население Сицилии, римляне, умбрийцы, тосканцы, лангобарды, генуэзцы, венецианцы Италии — все настолько разные, что каждый сразу выдавал свое происхождение одеждой, прической и речью; берберы, арабы, евреи и христиане Испании; гасконцы, провансальцы, бургундцы, парижане, норманны Франции; фламандцы, валлоны и голландцы низменности; кельты, англы, саксы, датчане, норманны в Англии; кельты Уэльса, Ирландии и Шотландии; норвежцы, шведы и датчане; сто племен Германии; финны, мадьяры и булгары; славяне Польши, Богемии, Прибалтики, Балкан и России: здесь было такое разнообразие кровей, типов, носов, бород и одежды, что ни одно описание не могло соответствовать их гордому разнообразию.

За тысячелетие миграций и завоеваний немцы сделали свой тип преобладающим в высших классах всей Западной Европы, за исключением центральной и южной Италии и Испании. Белокурый тип волос и глаз вызывал столь явное восхищение, что святой Бернар целую проповедь пытался примирить с этим предпочтением «я черна, но прекрасна» из Песни Песней. Идеальный рыцарь должен был быть высоким, светловолосым и бородатым; идеальная женщина в эпосе и романтике была стройной и изящной, с голубыми глазами и длинными светлыми или золотистыми волосами. Длинные волосы франков уступили место в высших классах девятого века стриженым сзади головам с шапкой волос на макушке, а бороды исчезли среди европейского дворянства в двенадцатом веке. Однако крестьяне-мужчины продолжали носить длинные и нечистые бороды, а волосы были настолько объемными, что их иногда собирали в косы.90 В Англии все сословия сохраняли