Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

Она по-прежнему была вездесущей реинкарнацией Евы, потерявшей Эдем для человечества, по-прежнему любимым орудием сатаны, ведущим людей в ад. Святой Фома Аквинский, обычно доброй души, но говорящий с ограниченностью монаха, ставил ее в некотором смысле ниже рабыни:

Женщина подчиняется мужчине по слабости своей природы, как душевной, так и телесной.41…Мужчина есть начало женщины и ее конец, как и Бог есть начало и конец всякой твари.42…Женщина подчинена по закону природы, а раб — нет.43… Дети должны любить своего отца больше, чем мать.44

Каноническое право возлагало на мужа обязанность защищать свою жену, а на жену — повиноваться мужу. Мужчина, но не женщина, был создан по образу и подобию Божьему; «из этого ясно, — утверждал канонист, — что жены должны подчиняться своим мужьям и почти быть служанками».45 Такие отрывки звучат как тоскливые пожелания. С другой стороны, Церковь ввела моногамию, настаивала на едином стандарте морали для обоих полов, почитала женщину в поклонении Марии и отстаивала право женщины на наследование имущества.

Гражданское право было более враждебно к ней, чем каноническое. Оба кодекса разрешали избиение жены,46 И это было довольно большим шагом вперед, когда в XIII веке «Законы и обычаи Бове» предписывали мужчине бить свою жену «только в разумных пределах».47 Гражданское право постановило, что слова женщин не могут быть приняты в суде «из-за их хрупкости»;48 за преступление против женщины требовался штраф в два раза меньше, чем за такое же преступление против мужчины;49 он не позволял даже самым высокородным дамам представлять свое сословие в парламенте Англии или Генеральном эстафете Франции. Брак давал мужу полную власть над использованием и узуфруктом любого имущества, которым владела его жена в браке.50 Ни одна женщина не могла стать дипломированным врачом.

Ее хозяйственная жизнь была столь же разнообразной, как и мужская. Она училась и практиковала чудесные невоспетые искусства домашнего хозяйства: пекла хлеб, пудинги и пироги, вялила мясо, делала мыло и свечи, сливки и сыр; варила пиво и готовила домашние лекарства из трав; пряла и ткала шерсть, делала лен из льна, одежду для своей семьи, занавески и портьеры, покрывала и гобелены; украшала свой дом и поддерживала в нем чистоту, насколько это позволяли мужчины; воспитывала детей. За пределами сельскохозяйственного коттеджа она с силой и терпением включалась в работу на ферме: сеяла, возделывала и жала, кормила кур, доила коров, стригла овец, помогала ремонтировать, красить и строить. В городах, дома или в мастерской, она занималась прядением и ткачеством для текстильных гильдий. Именно компания «шелкопрядильщиц» впервые основала в Англии искусство прядения, бросания и ткачества шелка.51 В большинстве английских гильдий было столько же женщин, сколько и мужчин, в основном потому, что ремесленникам разрешалось нанимать своих жен и дочерей и зачислять их в гильдии. Несколько гильдий, посвященных женским производствам, состояли полностью из женщин; в Париже в конце XIII века насчитывалось пятнадцать таких гильдий.52 Однако женщины редко становились мастерами в бисексуальных гильдиях и получали меньшую зарплату, чем мужчины, за равный труд. В средних слоях общества женщины демонстрировали в одежде богатство своих мужей и принимали активное участие в религиозных праздниках и общественных гуляньях городов. Разделяя обязанности своих мужей и принимая с изяществом и сдержанностью грандиозные или амурные профессии рыцарей и трубадуров, дамы феодальной аристократии достигли такого положения, какого женщины редко достигали прежде.

Как обычно, несмотря на теологию и закон, средневековая женщина находила способы аннулировать свою неполноценность с помощью своих чар. Литература этого периода богата записями о женщинах, которые управляли своими мужчинами.53 В некоторых отношениях женщина была признанным начальником. Среди знати она училась грамоте, искусству и утонченности, в то время как ее безграмотный муж трудился и сражался. Она могла надеть на себя все грации салонной дамы XVIII века и падать в обморок, как героиня Ричардсона; в то же время она соперничала с мужчиной в похотливой свободе действий и речей, обменивалась с ним пикантными историями и часто проявляла несдержанную инициативу в любви.54 Во всех сословиях она передвигалась с полной свободой, редко оставаясь без сопровождения; она толпилась на ярмарках и господствовала на праздниках; она участвовала в паломничествах и крестовых походах, не только в качестве утешения, но и время от времени как солдат, одетый в военное облачение. Робкие монахи пытались убедить себя в ее неполноценности, но рыцари сражались за ее благосклонность, а поэты признавали себя ее рабами. Мужчины говорили о ней как о покорной служанке, а мечтали о ней как о богине. Они молились Марии, но их вполне устроила бы Элеонора Аквитанская.

Элеонора была лишь одной из десятка великих средневековых женщин — Галла Плацидия, Феодора, Ирина, Анна Комнина, Матильда, графиня Тосканская, Матильда, королева Англии, Бланш Наваррская, Бланш Кастильская, Элоиза….. Дед Элеоноры был принцем и поэтом, Вильгельмом X Аквитанским, покровителем и предводителем трубадуров. К его двору в Бордо съезжались лучшие умники, грации и галанты юго-западной Франции; при этом дворе Элеонора воспитывалась как королева жизни и письма. Она впитала в себя всю культуру и характер того свободного и солнечного края: бодрость тела и поэзию движений, страсть нрава и плоти, свободу ума, манер и речи, лирические фантазии и искрометный esprit, безграничную любовь к любви и войне и любому удовольствию, вплоть до смерти. Когда ей было пятнадцать лет (1137 год), король Франции предложил ей свою руку, желая присоединить к своим доходам и короне герцогство Аквитанское и великий порт Бордо. Она не знала, что Людовик VII был человеком твердым и набожным, серьезно поглощенным государственными делами. Она приходила к нему нарядная, прекрасная и беспринципная; он не был очарован ее экстравагантностью и не обращал внимания на поэтов, которые следовали за ней в Париж, чтобы вознаградить ее покровительство славословиями и рифмами.

Изголодавшись по живому роману, она решила сопровождать мужа в Палестину во время Второго крестового похода (1147). Она и ее сопровождающие дамы облачились в мужские и боевые костюмы, презрительно послали свои дистафеты засидевшимся рыцарям и ускакали в фургоне армии, развевая яркие знамена и сопровождая трубадуров.55 Пренебрегаемая или укоряемая королем, она позволяла себе в Антиохии и других местах несколько свиданий; молва передавала ее любовь то дяде Раймонду из Пуатье, то красивому рабу-сарацину, то (говорили невежественные сплетники) самому благочестивому Саладину.56 Людовик терпеливо сносил эти похождения и ее острый язык, но святой Бернард Клервоский, страж христианства, осудил ее на весь мир. В 1152