Товарищество на вере. Памяти Инны Натановны Соловьевой - Анатолий Смелянский

впервые довелось ознакомиться с некоторыми письмами О. С. Бокшанской к В. И. Немировичу-Данченко. Ольга Сергеевна была родной сестрой Елены Сергеевны Булгаковой, а письма ее оказались существенным источником для понимания жизни автора «Турбиных» в советском МХАТе. Переписка Н.‑Д. со своим секретарем содержала также уникальный комментарий к тогда еще не напечатанному «Театральному роману», в котором Булгаков обессмертил свою свояченицу (sister-in-law, как он ее иногда называл) в фигуре Поликсены Торопецкой.

Закулисная история

Помните, как Иван Васильевич предлагает Максудову написать пьесу об актрисе, которую травит шайка злодеев и подзуживает всю эту шайку волшебник Черномор, отъехавший в Африку и передавший всю власть некоей даме Икс: «Ужасная женщина. Сидит за конторкой и на все способна. Сядете с ней чай пить, внимательно смотрите, а то она вам такого сахару положит в чаек…» Поликсена Торопецкая как бы поглотила и заместила реальную Ольгу Бокшанскую. Между тем уже при первом чтении было ясно, что значение писем Бокшанской выходит далеко за пределы булгаковского мира. Еще тогда, в середине 60‑х, мелькнула мысль: вот бы издать – да без купюр – эту готовую хрестоматию по истории советского театрального быта. Идея для того времени была вполне кощунственной. Сотни донесений секретаря дирекции по своей совокупной непреднамеренной силе могли подорвать всю официальную историю советского МХАТа, которая охранялась на манер оборонных объектов.

Надо сказать, что сама Ольга Сергеевна была на редкость законопослушной, ничего разрушать не собиралась, она воспринимала прошлое МХТ как чудесную сказку, в которой ей не удалось пожить. Бокшанская пришла служить в советский МХАТ в пору Гражданской войны и стала постепенно частью нового театрального быта, который она неутомимо описывала. Она принимала предлагаемые обстоятельства как данность, совершено не чувствуя того, что выразил Булгаков в «Записках покойника». Чтобы письма Бокшанской стали ценностью, надо было произойти тому, что произошло со страной по имени СССР, надо было случиться тому, что случилось с МХАТом СССР им. М. Горького. Закулисная история советского Художественного театра, зафиксированная секретарем Н.‑Д. по его прямому поручению, обрела историческую значимость спустя десятилетия.

История закулисная не отменяет и не подменяет реальную историю Художественного театра с 1922 по 1942 год (этот период становления советского МХАТа охватывают письма Бокшанской). Совершенно не случайно издание этих писем следует встык за новым изданием Собрания сочинений Станиславского, за новой, гораздо более полной, чем прежде, публикацией писем Немировича-Данченко, подготовленной Инной Соловьевой. И совсем не случайно, что именно И. Соловьева взяла на себя труд подготовки настоящего двухтомника.

Основатели МХТ были героями того же театрального быта, который живописует Бокшанская, они этот быт гармонизировали, пропитывали сознанием общей цели, радовались счастливым и редким секундам равновесия сил. Разными способами они пытались предотвратить извращение изначальной идеи театра, которая теснейшим образом связана с определенным способом проживания «простого дня». Разрастание так называемой «конторы» всегда было знаком упадка идеи Художественного театра. Руководители МХТ в лучшие годы умели ставить «контору» на место, пока эта самая «контора» не разбухла, а вскоре после смерти основателей окончательно истощила весь театр.

«Недостатки театра вообще»

Письма Ольги Сергеевны Бокшанской распадаются на несколько отчетливых циклов: европейские и американские гастроли 1922–1924 годов, донесения из Москвы середины 20‑х, когда Н.‑Д. искал счастья в Голливуде, письма начала 30‑х, когда МХАТ меняет имя и статус и становится первым театром страны. Эпистолярия передает цвет и дикцию середины 30‑х, когда политический режим и обслуживающий его большой стиль советского искусства в основных чертах уже сформировались. Достаточно внятно обозначено вползание в эпоху Большого террора, когда мхатовская контора до мелочей имитирует и даже пародирует Большую Контору. В конце 30‑х Бокшанская с легкой руки Немировича становится еще и секретарем Комитета по Сталинским премиям (во главе комитета сам Н.‑Д.) – письма, естественно, вбирают в себя «простой день» этого нового учреждения, отражающего, подобно МХАТу, саму систему культурной политики сталинизма.

Между циклами писем существуют довольно большие временные пробелы – это естественно: в пору, когда Н.‑Д. был в Москве и был здоров, постоянному информатору приходилось лишь оставлять на его столе записочки. Временные паузы дают возможность более остро ощутить сломы времени и модификацию стиля пишущего (при сохранении неизменной задачи). Завершающий цикл – письма Бокшанской военных лет из эвакуации вплоть до возвращения Н.‑Д. в Москву. Последняя записочка – поздравительная – отправлена уже из Москвы 24 декабря 1942 года. В апреле 1943‑го уйдет из жизни Немирович-Данченко. Надолго заряженный им информационный аппарат прекратит свое существование за невостребованностью. Сама Ольга Сергеевна переживет директора Художественного театра на пять лет.

О. С. Бокшанская при жизни успела опубликовать небольшую часть своих писем. Вполне вероятно, что публикация донесений Бокшанской в таком неслыханном объеме, который предпринимается в настоящем издании, может вызвать растерянность: при помощи какой психотехники следует войти в этот информационный поток и не утонуть в нем? Каким способом следует читать сочинения, рассчитанные на одного-единственного потребителя, который все понимает с полуслова, знает «код доступа» и извлекает из предложенного набора слухов и фактов то, что ему необходимо? Что можем извлечь мы, живущие в ином «потоке», в другой стране и другом веке? Короче говоря, кому это все нужно теперь? Как человек, который затратил на чтение «бокшанской летописи» часть своей жизни, могу поделиться некоторым опытом. Прежде всего нужно набраться терпения, чтобы читать эту летопись подряд, ничего не пропуская. Читать, заглядывая в комментарии, составленные Инной Соловьевой и предлагающие этот самый «код доступа» к эпохе, в которой обитала автор писем вместе с тем Художественным театром. Почувствовать, как меняется атмосферное давление. Как из воздуха 20‑х постепенно переходишь в удушающую атмосферу восторженных и кровавых 30‑х, оборванных войной и эвакуацией (театральный быт военных лет вообще никогда не предъявлялся историками советского искусства). При медленном чтении («Минздрав предупреждает») вас может охватить и оторопь, и отчаяние, и даже отвращение от зрелища неприбранного и ничем не приукрашенного быта знаменитого театра. В донесениях Бокшанской почти нет спектаклей, нет благодарной публики, нет высших моментов актерской жизни на сцене, есть в основном организационные передряги, тонкие интриги, тайные пружины внутритеатральной борьбы, сплетение и конфликт интересов крупных и мелких людей. Но «медленного пешехода» ждет и другое: его не раз пронзит в «бокшанской летописи» правда узнавания природы театра, тех самых «недостатков театра вообще», о которых однажды написал П. А. Марков в связи с первой публикацией «Театрального романа».

«Недостатки театра вообще» мало зависят от политического режима, но в летописи Бокшанской и этот режим представлен с редкой выразительностью. Представлен не специально, а попутно, как бы