Клич перелетных гусей. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века - Мацуо Басё

поют весенние песни.

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР НА ДОРОЖНОЙ СТАНЦИИ ТАМАГАВА

Ветер и ливень унылы

           порой осенней.

В тяжком пути непрестанны

           странствия духа.

Грезы мои вдаль стремятся

           от изголовья,

Но будит меня то ли дождь,

           то ли шум потока…

* * *

Подле храма Каннон[92]

           нашел я приют на время.

Я один, но вокруг

           немало друзей зеленых —

На ветвях что ни лист,

           то стихотворенье, право.

Иногда по утрам

           в монашеской черной рясе

Отправляюсь в село —

           просить в миру подаянья…

* * *

За окошком щебет пичуг – опять весна наступает.

В созерцанье сижу, но душа не знает покоя.

Что ж, возьму, коли так, посох, плошку для подаянья,

Беззаботно пойду опять бродить по дорогам.

* * *

Вот и в этот дом пришел просить подаянья.

Холодок пробирает – скоро настанет осень.

В палисаднике скорлупки спелых каштанов.

Голоса цикад в прохладном воздухе стынут.

Отрешенный дух свободен от уз соблазна.

И в деяньях моих, и в помыслах безмятежность.

Сутру Лотоса[93] при случае повторяю:

Разверну, прочту и опять сверну восемь свитков,

Что всегда со мной, куда бы ни шел я, странник.

* * *

В хижине моей одни лишь голые стены.

Доживаю век милостями людскими.

Только иногда заглянет друг ненадолго —

И сидим вдвоем, внимаем звону цикады…

* * *

Мой приют в глухой деревушке горной.

          Ничего в нем нет – лишь голые стены.

Я ведь раньше был бродячим монахом —

          не задерживался нигде подолгу.

Как же радостно было мне когда-то

          в дальний путь паломником отправляться…

* * *

Целый день в селе просил подаянья,

А теперь сижу в холодке под утесом.

Я один – при мне лишь ряса да плошка.

Ну не чудно ли быть дзэнским монахом!

ПУСТАЯ ПЛОШКА

Клич гусей перелетных

           оглашает зимнее небо.

Оголенные горы.

           Листва шуршит под ногами.

Возвращаюсь под вечер

           в свой скит по тропинке горной.

Ничего нет сегодня

           в плошке для подаянья.

* * *

Днем и ночью студеный ветер

           продувает ветхую рясу.

Обнажились в лесу деревья —

           лишь сухая листва по склонам,

И нигде уже не увидишь

          запоздалых белых ромашек.

Мой приют стоит одиноко

          близ большой бамбуковой рощи.

Лишь бамбук по-прежнему зелен —

          ждет, когда вернусь восвояси.

* * *

Зря просил подаянья вчера,

          насквозь пройдя всю деревню.

Отощал вконец – сколько дней

          не бывало в достатке риса…

Толстым слоем иней покрыл

          худую ветхую рясу.

И куда подевались они,

          знакомцы, друзья былые?

Ни души нигде не видать —

          во дворах пусто, безлюдно.

Возвращаюсь опять ни с чем.

          Бреду к хижине горной.

Только вихрь осенний шумит

          в сосновом бору, в дубраве…

* * *

Рис, что в плошке моей, —

          подаянье со всей деревни.

Ряса тонка на мне,

          зато в ней телу свободно.

Славно перекусил —

          чего же еще мне надо?

Буду мирно стареть,

          вкушая покой и волю.

* * *

Ночью видел я сон,

          и было то наважденье.

Не могу рассказать,

          что именно мне приснилось.

Помню лишь, что во сне

          узрел всю Истину мира,

А проснувшись, гадал:

          быть может, сон еще длится?..

* * *

Об одном мои думы —

           о юности незабвенной.

Я в пустующем храме

           сижу и читаю книгу.

Иногда подливаю

           немного масла в светильник

И не слишком печалюсь

           о том, что ночь будет долгой.

* * *

Я по узкой тропе

           к подножью горы добрался,

Где на кладбище старом

           могильных камней без счета.

Окружают погост

           вековые дубы да сосны.

День подходит к концу,

           налетает вечерний ветер.

Имена на камнях

           давно уж поблекли, стерлись.

Даже родичам невдомек,

           кто тут похоронен.

Подступают слезы к глазам.

           Слова бессильны.

Опираясь на посох,

           шагаю обратно к дому…

* * *

Минуло двадцать лет.

           Я вернулся в края родные.

Ни родных, ни друзей —

           кто умер, а кто уехал.

В храме колокол бьет.

           К рассвету в смятенье думы.

Пусто, темно вокруг —

           ни огонька, ни тени…

ДАЛЕКОМУ ДРУГУ

Вешней ночью не спится —

           гуляю около дома.

Кроны сосен и кедров

           белеют клочьями снега.

Ярко сияет месяц

           над дальней темной вершиной.

Сколько рек, сколько гор

           сейчас, мой друг, между нами!

Сколько дум! Сколько чувств!

           Всего не выразить кистью.

* * *

Небосвод надо мной, а внизу —

          вокруг только горы.

Трапеза – жидкий чай

          да отвар из протертой сои.

Целый год не встречал

          умудренного высшим знаньем —

Лишь крестьяне порой

          за хворостом в лес приходят.

* * *

Долго я по тропам бродил и вышел к храму.

За вершины западных гор садится солнце.

Листья ивы устлали двор и палисадник.

Стебли лотосов на пруду в воде студеной.

Надо мной каштаны, хурма с ветвей свисают.

Близ бамбукового плетня сверчка напевы.

А вокруг в закатных лучах дубы да сосны.

Так, обличье переменив, уходит лето.

* * *

Кто отринул желанья,

          тот всем на свете доволен.

Кто взыскует