Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца - Жером Каган

общество не возмущала ее прежняя карьера актрисы. Она провернула ловкий трюк, декорировав дом № 49 на Ирвинг-плейс, где проживала вместе со своей подругой Элизабет Марбери – литературным агентом Оскара Уайльда в США, – подтолкнувшей ее заняться ремеслом дизайнера интерьеров.

Американцы настолько устали от тяжелых гобеленов, груды безделушек и коллекций фарфора, мебели из темного дерева, которые на протяжении поколений были типичны для их интерьера, что с радостью принимали любовь Элси де Вульф к свету, светлым тонам, зеркалам, незагроможденным окнам и пристрастие к французской мебели конца XVIII века. Благодаря своему другу Стэнфорду Уайту, архитектору миссис Стайвесант Фиш и многих других, она добилась права декорировать свое последнее достижение: Colony Club на Парк-авеню, первый женский клуб в Нью-Йорке. Заказы, которых становилось все больше, превратили ее в богатую и знаменитую женщину, которая жила то на Манхэттене, то в Версале, либо на вилле в Тоскане, бывшей резиденции герцога Немурского, которую она купила и обустроила.

Выбирая Элси де Вульф, Конде Наст еще раз подчеркивал свою связь с Францией. Именно в этой двухэтажной квартире в Верхнем Ист-Сайде, разъехавшись с Клариссой, будет жить издатель начиная с января 1925 г. Эта квартира станет для него не просто домом, она станет местом для приемов и предметом хвастовства, а также декорациями, в которых будет сфотографировано множество моделей для журналов Vogue и Vanity Fair и где примерно дважды в месяц будут устраиваться роскошные вечеринки для влиятельных и видных американцев, а также состоятельных людей со всего света. После переезда в дом № 1040 на Парк-авеню мечта Наста становилась реальностью, и наоборот: его жизнь слилась со страницами его журналов, вызывая головокружение от роскоши и золоченых зеркал.

С кроуни жить веселее

– Я уже в который раз подхожу к кабинету месье Ортиза, но он по-прежнему беседует с Фрэнком Кроуниншильдом. Вот уже два часа, как они заперлись в кабинете! А через дверь слышится только хохот… А тем временем его дожидается моя папка с бумагами на подпись, и я не могу двигаться дальше, чтобы выполнить просьбу миссис Чейз. Я так и вижу ее выражение лица, когда она вернется и заметит, что ничего не сделано.

– Ты просто скажешь, что месье Ортиз занят, вот и все. Ты не виновата, Сюзанна, если у месье Кроуниншильда есть чувство юмора, а у нее нет.

– Видела бы ты, Мадлен, лицо миссис Чейз вчера, когда она застала его на четвертом этаже выписывающим ногами кренделя перед кучкой веселящихся сотрудников! Можно подумать, скорбящая Дева Мария.

– Проклятый месье Кроуниншильд! Во всяком случае, нельзя сказать, что причина его хорошего настроения в алкоголе. Мне сказали, что он не выпивает ни стаканчика в полдень. Ты не находишь, что это странно для человека, родившегося в Париже?

– Спиши это на счет его американских родителей! Ты же знаешь, с какой осторожностью эти люди относятся к бутылке.

– А кроме этого, каков он? Знаешь, я почти не пересекалась с ним.

– О! Это самый изысканный мужчина, которого я когда-либо встречала. Элегантный в одежде, с утонченными манерами, предупредительный, галантный, внимательный. Мне было очень легко разговаривать с ним, он казался таким увлеченным тем, что я говорила, что я на секунду вообразила, будто я – Мистингет[9]. А пока я рассказывала ему о Vogue, он держал меня под локоток. Я казалась себе самым важным человеком в мире. Правда, я думаю, что мода наводит на него ужасную скуку и он считает наш журнал решительно нудным. Впрочем, он сказал мне, что уже несколько лет борется за то, чтобы из журнала Vanity Fair убрали рубрику The Well-Dressed Man («Хорошо одетый мужчина»). По его мнению, светский мужчина умеет одеваться и не нуждается в советах.

– На вид он привлекателен, не так ли?

– У него озорные и всегда смеющиеся карие глаза. С седыми усами и шевелюрой он похож на посла. Во всяком случае, для пятидесятилетнего мужчины он и вправду очарователен.

– Пятьдесят? Нет, ты убавила ему пяток лет.

– Но откуда ты знаешь его возраст?

– О! Месье Ортиз попросил меня разобрать кучу бумаг, касающихся устава компании. Там все подробно написано. Дата, место рождения, адрес, стаж работы в компании, семейное положение… Кстати, странно, представляешь, месье Кроуниншильд и месье Наст живут по одному адресу.

– По одному адресу, Мадлен? Ты уверена?

– Ну я же говорю тебе.

* * *

Вот уже шесть лет Конде Наст и Фрэнк Кроуниншильд жили под одной крышей, сначала в доме № 470 на Парк-авеню, затем, с января 1925 г., в двухэтажной квартире в доме № 1040 на той же улице. Следует учитывать, что последняя квартира из тридцати комнат была довольно просторной и не предполагала ежеминутного тесного соседства. Каждый день они вместе обедали, вместе работали, вместе ужинали, вместе выходили в свет и возвращались, не считая того, что они вместе играли в гольф и бридж. Разве Фрэнк не был идеальным товарищем? Он всегда был веселым, предупредительным, воспитанным, образованным… Разве не был он для Наста лучшим проводником в высшее нью-йоркское общество, где его знали и ценили все? Он разбудил в Насте интерес к современному искусству, коллекция которого находилась в его личном владении, он давал ему советы по чтению, оказывал влияние на его манеру поведения.

А следует признать, что в плане воспитания Фрэнк Кроуниншильд мог бы дать урок Роберту Кольеру, первому наставнику Наста по его приезде в Нью-Йорк. При воспоминании о последнем Наст мрачнел. Его старый университетский товарищ, свидетель на его свадьбе с Клариссой, а также тот, с которым он учился своему ремеслу, внезапно скончался в 1918 г. Его подвело сердце. Наст не знал, что больше всего поразило его в этой трагедии: внезапная смерть сорокадвухлетнего мужчины, скончавшегося во время обеда, или то, что в 1918 г. Кольер разорился дотла. Две тысячи долларов и убыточное предприятие – вот все, что Роберт оставил своей вдове. Как ненадежна жизнь и как переменчива удача! Лучше наслаждаться ею, пока есть возможность.

Великий Гэтсби

В 1922 г., то есть через год после переезда Фрэнка в его квартиру, Конде Наст начал устраивать у себя светские приемы, соответствующие по масштабам его состоянию. Но именно начиная с января 1925 г. в его новом пентхаусе на Парк-авеню эти вечеринки, которые станут неотделимыми от его имени так же, как и его успех в издательском деле, если не больше, поистине достигнут высшей точки.

Двухэтажная квартира в доме № 1040 на Парк-авеню была куплена, оборудована и декорирована для того, чтобы служить обрамлением для такого рода празднеств. Начиная с холла на первом этаже здания и заканчивая террасой на крыше, куда доставлял отдельный лифт, все было