Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца - Жером Каган

или в Соединенных Штатах? Его след затерялся, но воспоминание о нем осталось. И вот в январе 1923 г. его имя появляется в журнале Vanity Fair, в статье, вышедшей из-под пера Фрэнка Кроуниншильда, которую тот посвятил «американским мастерам фотографического портрета». Друг Конде Наста, обладавший восхитительным чутьем, был сражен первыми же увиденными им работами Стайхена и без колебаний, со свойственной ему решительностью назвал молодого человека «величайшим портретистом из ныне живущих фотографов», выделив его из списка тех, кто получил премию за свои работы, насчитывавшего всего десять человек. Невольно приходит мысль о том, что Кроуни, как его повсюду называли, рад был свести счеты с бароном де Мейером – получившим американское гражданство, так же как Стайхен, – ровно через год после ухода де Мейера к конкурентам. Честь барона, однако, отстаивал Херст, который начинал масштабную кампанию в прессе всякий раз, когда имя бывшего фотографа изданий Наста связывалось с журналом Harper’s Bazar.

В любом случае восхищение Кроуниншильда Стайхеном не вызывало сомнений, но он даже не задумывался о возможном сотрудничестве, потому что, как он писал в своей статье, фотограф, насколько было ему известно, «променял фотоаппарат на краски». Дело так ничем и не кончилось бы, если бы судьба не пожелала, чтобы главное заинтересованное лицо не вернулось в Соединенные Штаты через три недели после публикации статьи, о которой оно было осведомлено. Стайхен, который не меньше, чем почести, любил точность, написал письмо главному редактору Vanity Fair, чтобы поблагодарить его за комплименты и известить о том, что, вопреки тому, что было написано, он продолжает заниматься фотографией и даже решил отложить в сторону мольберт и кисти.

Очень скоро Наст с Кроуниншильдом устроили обед. Два друга не знали о том, что мужчина, который должен был предстать перед ними, зарекомендовал себя как герой во время войны. Записавшись в 1917 г. в ряды добровольцев в стране, которая приняла его, Стайхен был призван в американскую авиацию в качестве фотографа. Все быстро отметили его профессионализм и храбрость. В 1919 г. он закончил войну, награжденный многочисленными медалями и в чине старшего офицера, благодаря чему, вдобавок к его очень высокому росту и очень суровому выражению лица, его до конца дней можно было бы заслуженно называть «капитан Стайхен».

Нелегко было убедить сорокачетырехлетнего мужчину, прослужившего два года на фронте, стать штатным фотографом издательства Condé Nast. Ему объяснили, что его роль будет заключаться в том, чтобы фотографировать для журналов Vogue и Vanity Fair главным образом светских женщин и знаменитостей из мира театра, искусства и литературы, а также делать модные снимки для Vogue. На что Стайхен возразил, что ненавидит моду… В таком случае всегда есть возможность печатать фотографии без указания его имени, предложил Фрэнк Кроуниншильд. Но Стайхен воспротивился мысли о том, что какой-либо снимок будет опубликован безымянным. Когда, желая скорее добиться своей цели, Конде Наст спросил его, каковы будут его требования, он не ожидал услышать из уст бывшего солдата сногсшибательную сумму в 35 000 долларов в год! В те времена средняя зарплата в Соединенных Штатах составляла менее 1 500 долларов! Конде Наст позволил себе заметить, что никогда не платил таких денег фотографу. На что Стайхен не нашел ничего лучше, чем ответить, что он не какой-то там фотограф, а «величайший портретист из ныне живущих фотографов…». И в конце концов Конде Наст согласился.

Так с 1923 г. по 1938 г. Эдвард Стайхен создавал для издательства Condé Nast самые прекрасные фотографии из тех, что только можно себе представить. Он снимал звезд своего времени, таких как Глория Свенсон или Марлен Дитрих, и величайших манекенщиц, таких как Мэрион Морхаус, ставшую для него музой. Сюзанна не ошибалась, образы Стайхена были созвучны его эпохе и передавали то представление, которое женщины хотели иметь о себе, или впечатление, которое они хотели производить. «Любая женщина на фотографии Мейера была похожа на манекен. Вы же каждый манекен делаете похожим на женщину», – сказал ему однажды очарованный Конде Наст.

По мере того как Стайхен обретал уверенность, отстраняясь от влияния своих собратьев, его стиль до такой степени обновил жанры портрета и модной фотографии, что внезапно от окруженных сиянием образов барона де Мейера повеяло нафталином. Херст и здесь проявил чутье. Через пять лет после того, как он переманил самого известного светского фотографа, он уволил его без лишних объяснений.

Головокружение от роскоши и золоченых зеркал

Если «торжество в узком кругу», устроенное в 1921 г. четой Фогель в честь их американского босса, собрало сотню гостей, приемы «в кругу своих», которые давал Конде Наст в своей новой квартире в доме № 1040 на Парк-авеню, обычно собирали в два раза больше.

В 1923 г. Наст был достаточно богат для того, чтобы сблизиться с архитектурной фирмой Delano & Aldrich, готовившейся приступить к строительству нового роскошного жилого дома на углу Парк-авеню и 86-й улицы. Был ли он действительно покорен проектом фасада, где ар-деко интересно сочетался с георгианским стилем? Более правдоподобным кажется, что он руководствовался другими критериями, например расположением в элитном Верхнем Ист-Сайде, обещанием тщательной отделки и гибкостью архитекторов. Действительно, Наст попросит их объединить три смежные квартиры на последних этажах в одну, создав один из самых первых пентхаусов Нью-Йорка.

Эта двухэтажная квартира, символ успеха ее владельца, будет состоять из трех десятков комнат и парить над городом, а из окон с западной стороны будет открываться восхитительный вид на Центральный парк. Кроме личных покоев, шести спален, библиотеки, столовой, кухни, а также помещений для прислуги, квартира на верхнем этаже будет располагать дополнительным пространством площадью 470 квадратных метров, предназначенным для приемов, в том числе огромным бальным залом, переходящим в крытую галерею. Тем, кто полагал, что Кларисса подталкивает своего мужа подниматься все выше на Манхэттене и выбирать все более роскошные интерьеры, Наст отвечал, что честолюбие и экстравагантность свойственны также и мужчинам.

Когда есть средства на покупку такой квартиры, никто не занимается интерьером лично. Тем более когда совсем не разбираешься в том, что стильно, а что нет. Конде Наст, верный самому себе и своей легендарной осмотрительности, просто обратился к той, кого тогда признавали лучшим декоратором в Соединенных Штатах и даже в мире. Что за жюри присвоило ей это звание? Самые богатые клиенты на Манхэттене. Были ли они в состоянии судить ее? Никто не задавался этим вопросом. Речь идет об Элси де Вульф, имени которой – подразумевавшем одновременно ее достойное нью-йоркское происхождение, образование, полученное в Старом Свете, представление королеве Виктории и тысячу других отличительных признаков – было достаточно для того, чтобы все снобы планеты потеряли голову. Будучи изворотливой, она сумела добиться того, что благопристойное американское