Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца - Жером Каган

Жермена совершенно права, задавая этот вопрос. В тот же день сообщение о продаже Brogue было распространено в выпусках Boston Adviser, Chicago American, New Journal и других периодических изданий, общей чертой которых было то, что все они принадлежали Уильяму Рэндольфу Херсту. Хотя Наст действительно пал духом, оценив финансовое положение лондонского филиала, он не обращался ни к одному потенциальному покупателю – ни к Хатчинсону, ни к кому-либо другому. Наняв Гарри Йоксалла на должность коммерческого директора, а Дороти Тодд, подготовленную в головном офисе, – в качестве главного редактора, он, как ему казалось, вернул журнал в нужное русло. Не первый раз Херст распускал лживые слухи насчет своего врага. С 1914 г., когда было положено начало их соперничеству, нападки, которые не всегда оставались без ответа, случались все чаще и чаще.

После писем, разосланных журналом Harper’s Bazar в начале войны, утверждавших, что Vogue отказывается от парижских кутюрье, отдавая отныне предпочтение американским модельерам, после переманивая Харфорда У. Х. Пауэлла-мл., внезапно оставившего отдел рекламы Vogue и переметнувшегося в лагерь Херста, Наст одержал великолепную победу, поймав в свои сети Джорджа фон Утасси, генерального директора Hearts Corporation, который лично способствовал приобретению Bazar. В 1915 г. появилось сообщение о том, что Дж. фон Утасси присоединился к Конде Насту и отныне будет принимать участие в развитии Vogue, Vanity Fair и Costume royal, недавно выкупленного у Мориса Арана. Впрочем, идиллия продлилась недолго. В 1917 г. фон Утасси записался в добровольцы и был отправлен в Европу на укрепление армии Красного Креста. После войны судьба привела его в журнал Life.

На этот стратегический захват Херст ответил в 1922 г., уведя барона де Мейера. Несомненно, в бешенстве от того, что эстетика Стайхена, который заменил де Мейера, в конечном счете оказалась более созвучной эпохе, Херст захлебывался от ярости. Развязанная им в 1923 г. клеветническая кампания означала эскалацию войны между двумя американскими магнатами. Наст это прекрасно осознавал.

Когда Конде Насту сообщили о нанесенном его врагом ударе, он, сохраняя спокойствие, немедленно организовал оборону. Новый выпад не мог остаться безнаказанным. Библейская заповедь «око за око», которой до сих пор подчинялись оба медиамагната, привела лишь к столь же ребяческому, сколь и бесплодному всплеску активности. Пришло время поменять стратегию. В номере от 20 сентября 1923 г. журнала Printers’ Ink, самом читаемом американскими издателями еженедельнике, Наст зарезервировал целую полосу. В колонке слева он воспроизвел клеветнический текст Херста. В колонке справа было напечатано сдержанное опровержение за его собственноручной подписью:

Небылица, напечатанная ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО в газетах, принадлежащих Херсту, и распространенная по всей стране, не имеет под собой абсолютно никаких оснований. Я не продал и не намерен продавать кому бы то ни было английское издание журнала Vogue.

Всем была известна отвратительная репутация Херста. Некоторые даже бросали ему обвинение в том, что его руки испачканы кровью. Во всяком случае, в небольшом издательском мирке это дело вызвало много шума. И в номере от 8 октября 1923 г. журнал Time набрался смелости передать эту новость под заголовком The Lie Direct («Наглая ложь»). До сих пор Наст отвечал ударом на удар. Однако все это было лишь разминкой по сравнению с испытаниями, ожидавшими его впереди.

Капитан

– Сюзанна, я не говорю, что он плохой человек… Я просто говорю, что, по моему мнению, он мало чего добьется, вот и все…

– Но, Мадлен, открой же, наконец, глаза… Стайхен – очень талантливый фотограф! У него не просто совершенная техника: четкие линии, контрастное изображение, выверенное освещение, но он понял, кто такие современные женщины. Посмотри на эту манекенщицу! Она выглядит естественно, у нее искренний взгляд, он даже поймал ее улыбку! Такова современная женщина! И потом, она не похожа на святую Терезу в огне экстаза…

– Что ты хочешь, я думаю, что в душе я – романтик. Мне больше нравились фотографии барона де Мейера. На них женщины казались более хрупкими, более таинственными и менее реальными. А откуда взялся твой фотограф?

– Месье Жан сказал, что он родом из Люксембурга, но, прежде чем получить американское гражданство, долго жил в Париже.

– Да, как все сложно…

* * *

Хотя не все в редакции на улице Эдуарда VII уверены в таланте того, кто в начале 1923 г. сменил барона де Мейера на посту руководителя фотостудии журналов Vogue и Vanity Fair, не приходится сомневаться в том, что этот выбор был навязан им из Нью-Йорка.

Как сюжет слишком большого пазла, складывающийся из отдельных фрагментов, часто проявляется лишь тогда, когда смотришь на него издали, так и судьба расставила на пути Конде Наста череду вех, которые должны были привести его к Стайхену.

Сначала были портреты Клариссы, сделанные в 1907 г. в Париже. Как не вспомнить то первое бегство от домашнего очага, как забыть первое осложнение в их семейной жизни? И уже в те годы – какое владение техникой фотографии! Какая чувственность! Никогда после Саломеи женщина не казалась столь опасно желанной!

Потом, если вспомнить, через несколько лет Конде Наст снова столкнулся с именем Стайхена в журнале Art et Décoration, которым в ту пору руководил не кто иной, как Фогель. Последний, всегда умевший смотреть в будущее, предложил Эдварду Стайхену проиллюстрировать статью под названием «Искусство платья», которую он намеревался опубликовать в апрельском номере журнала за 1911 г. Привлекая этого молодого тридцатидвухлетнего мужчину, Фогель приглашал не художника, приехавшего в Париж совершенствовать свою технику, а смелого фотографа, который в начале века в Нью-Йорке объединился с Альфредом Стиглицем под знаменем движения «Фотосецессион», желая возвести фотографию в ранг серьезного искусства.

Тогда, в ателье Поля, Пуаре Стайхен сделал серию снимков женщин, одетых в платья величайшего французского кутюрье. Было в этих образах нечто такое, что не могло не удивить Конде Наста: они не только создавали у зрителя впечатление движения, но, благодаря мастерскому искусству портрета, игре теней, использованию светотени и отказу от слишком четкой фокусировки, одновременно напоминали искусство Рембрандта – в частности, в том, как был изображен бархат, – и импрессионистическую картину Уистлера. До такой степени, что узкий круг эстетов, видевших эти снимки, очень скоро стал считать их лучшими из когда-либо созданных модных фотографий.

Как только ему представилась возможность, Наст заказал Стайхену новые фотографии своей супруги и дочери. Снимки были такими удачными, что Наст, склонный превращать свою реальную жизнь в мечту, продаваемую его журналами, опубликовал портрет Натики в августовском номере журнала Vanity Fair за 1917 г. под названием Portrait of a Child («Портрет ребенка»).

Четыре с половиной года Наст ничего или почти ничего не слышал об этом художнике с немецкой фамилией. Продолжает ли он заниматься фотографией? Живет ли он в Европе