Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца - Жером Каган

задумано для того, чтобы создать в этом месте обстановку неприкрытой роскоши и исключительности. На гостей, какими бы пресыщенными они ни были, производили впечатление размеры бального зала, качество редкой мебели XVIII века, купленной втридорога Элси де Вульф во Франции, коромандельские ширмы, подлинные гобелены, вид на Манхэттен… Даже туалеты, размер которых граничил с излишеством, несли на себе отпечаток богатства. Подумать только, унитазы были спрятаны под трон из древней древесины, в то время как на крышки были положены старинные гобелены. Вершиной роскоши был музыкальный механизм, который включался при прикосновении к рулону туалетной бумаги…

Каждая безделушка, каждое произведение искусства, каждая деталь в этой квартире громко и во весь голос кричали не о вкусе хозяина – так как это скорее был не его вкус, а вкус декоратора, – а о потрясающем триумфе человека, приехавшего в Нью-Йорк каких-то двадцать лет назад и взобравшегося на самую вершину иерархической лестницы. Но почему Наст, так неловко чувствующий себя в обществе, заставил себя дважды в месяц собирать у себя дома по 200 человек? Разумеется, эти сборища – великолепие которых на следующий день описывалось в прессе – льстили его самолюбию, позволяя держаться на почтительном расстоянии от призрака своего неудачливого отца, но при этом они наводили на него ужас. Но если они не доставляли ему удовольствия, тогда в чем же было дело?

Как осмотрительный бизнесмен Наст всегда был убежден в том, что чем больше тратишь, тем больше получаешь. И действительно, часто очень дорого оплачивая услуги величайших художников, самых лучших фотографов, самых популярных авторов, он превратил Vogue, House & Garden и Vanity Fair в превосходные журналы, приносящие ему каждый год миллионы долларов. Поэтому он считал, что эти дорогостоящие приемы, на которых вино лилось рекой – особенно во времена сухого закона – и где часто играли несколько оркестров, были полезным средством, способствующим продвижению его имени, его империи и его изданий, и при этом производили впечатление на читателей и рекламодателей.

На приемах Наста, как и во время профессиональных встреч, ничто не было отдано на откуп случайности, все было скрупулезно продумано и подготовлено. В этой области хозяин Vogue тоже был первопроходцем:

К 1922 г. у меня скопилось немного денег, и я решил устроить вечеринку. Я подумал: «Боже мой, я не могу этого сделать, мои друзья слишком отличаются друг от друга. Я не могу оставить в стороне Джорджа Гершвина, я не могу отстранить миссис Вандербильт, но также не могу пригласить их вместе». Однако я это сделал… И, к моему огромному удивлению, все были очарованы.

И действительно, он осмелился сделать то, что никто или почти никто не делал тогда до него: разрушить перегородки, разделяющие отдельные социальные группы, и перемешать людей, не обращая внимания на их происхождение, заслуги и богатство. Что приведет к тому, что Конде Наста будут считать родоначальником идеи Café society (модной публики); до этого оставался всего один шаг, который многие комментаторы сделают уже после его смерти в 1942 г.

Вот какой ритуал соблюдался в 20-е годы прошлого века при организации вечеринки на Парк-авеню. На вечеринку приглашали гостей согласно трем спискам: А – светские люди, B – видные деятели искусства (художники, рисовальщики, фотографы, кутюрье, декораторы) и С – звезды (актеры театра и кино, певцы, танцовщики, модели). Но, как любил повторять Наст по поводу своих журналов: чтобы коктейль удался, хороших ингредиентов недостаточно, нужно уметь смешивать их в точных пропорциях. Кроме того, не было и речи о случайном выборе 70 человек из списка А, 70 – из списка В и того же количества из списка С. Наст был намного изощреннее.

Каждое имя сопровождалось информацией, с которой от случая к случаю нужно было считаться: семейное положение, интересы, подтвержденная близость с другими гостями или, наоборот, явная несовместимость. Мастерство заключалось в том, чтобы перемешать отдельные группы, причем так, чтобы никто не чувствовал себя оттесненным другими или, напротив, не занимал главенствующей позиции. Например, было немыслимо приглашать только женатых людей. Необходимо было пригласить несколько холостяков, находящихся в состоянии поиска, чтобы добавить немного остроты в отношения между супругами. Также невозможно было пригласить законных супругов и в то же время любовницу мужа! Эти тщательные расчеты долго не давали Конде уснуть.

А что думал об этом Фрэнк, который сам чувствовал себя как рыба в воде в любом обществе? Когда Наст устраивал у себя вечеринку, он в качестве исключения покидал свой рабочий кабинет в 16 часов, чтобы убедиться в том, что все соответствует его вкусу – цветы, столы, буфеты, музыканты, расстановка стульев. И требовалось несколько часов, чтобы со свойственной ему маниакальной скрупулезностью проверить все мелочи, которые, на его взгляд, были очень важны и от которых зависел успех вечеринки.

Когда появлялись первые приглашенные, напряжение хозяина достигало высшей точки. Нужно было быть приветливым, спонтанным, непринужденным, остроумным, легким, внимательным без навязчивости… все это были трудности, с которыми Фрэнк Кроуниншильд справлялся как прирожденный мастер и которые были для Наста пыткой. Поэтому, как только гостей набиралось достаточно много и наступал момент приятного общего веселья, он скрывался в дальней комнате в глубине зала, откуда с беспокойством или недоверием наблюдал за этой толпой, где супруги Астор прохаживались рядом со Скоттом и Зельдой Фитцджеральд и актрисой Талулой Бэнкхэд. Разве это была его жизнь?

В глубине души он оставался робким маленьким мальчиком из Миссури с простыми запросами. После пятидесяти ничто так не приводило его в восторг, как ярмарочные веселья или фруктовый лед. Конде Наст понимал, что мечта, которая у него на глазах воплотилась в жизнь, на самом деле была не его мечтой. Как примерный сын, он когда-то хотел доказать своей матери, что не все мужчины – неудачники, хотел одну за одной исправить ошибки своего отца. Но не сбился ли он с пути, демонстрируя свое могущество?

Стоя в стороне от гостей, он, словно герой романа «Великий Гэтсби», все равно оставался чужаком на этом празднике жизни[10]. Некоторые гости даже не знали, как выглядит хозяин дома. Ощущал ли Наст из-за этого досаду? Облегчение? Забавляло ли это его? Несомненно, в такие моменты ему хотелось бы резко погасить волшебную лампу и перенестись в Сент-Луис, в те времена, когда его мать Эстер отвечала на его вопросы и задавала их, занималась домашним хозяйством и принимала решения вместо него.

Вместо этого ему приходилось дожидаться, пока все гости разъедутся, чтобы он, измученный, наконец мог удалиться в свои покои. Но на этом его заботы еще не заканчивались. В ближайшие дни нужно было проанализировать цифры. Ведь Наст требовал ясности и оперативности