Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

это наклонить стол, чтобы придать жертве более вертикальное положение, и тогда уже сделать фото. Если проводилось вскрытие, вокруг головы будет обернута простыня, скрывающая следы того, что череп распиливали, чтобы взять образцы мозговой ткани. Когда видно одно лицо, мы воссоздаем также шею и волосы.

Вот почему посмертные аппроксимации требуют значительного времени и считаются одной из самых сложных разновидностей нашей работы. Цифровым образом мы сращиваем сломанные кости, закрываем пулевые отверстия, устраняем с лица следы разложения, чтобы оживить его и сделать пригодным для публичной демонстрации.

Обычно это последнее средство опознать тело. Как я говорила, никто не будет отпиливать голову для аппроксимации. После продолжительного хранения в морге тело похоронят – и на этом все закончится.

Когда я впервые увидела назначение на это дело, то сильно рассердилась. Не было никаких причин придавать ему срочный статус. Следствие велось уже больше девяти месяцев, к тому же мужчина совершил самоубийство. Конечно, это очень грустно, но никакой срочности тут нет.

Я попыталась дать Гарри возможность объясниться. Может, для срочности была причина? Я пошла к нему в кабинет поговорить.

– Гарри, можно спросить про тот посмертный портрет? По нему что-то запланировано, – может, пресс-конференция?

– Нет.

Ну ладно. Это могло хоть как-то объяснить срочный статус дела. Если пресса интересуется жертвой, надо пользоваться возможностью, не теряя времени.

– А ты знаешь, почему тогда портрет нужен детективу через два дня? У него есть кто-то, кто может его опознать, или он хочет показать семье обработанную версию изображения?

Времена, когда скорбящим родным демонстрировали снимки окровавленных изуродованных тел, ожидая от них опознания, давным-давно миновали – если были вообще. Просто я видела такое по телевизору.

– Нет. Я отправил тебе задание по мейлу, пока ты отсутствовала в офисе. Сказал детективу, что ты управишься за два дня. Времени навалом.

Так это Гарри установил срок? Нет-нет-нет, так это не работает! А работает вот как: детектив спрашивает «как убрать вот это и вот то», а мы отвечаем «если не случится ничего непредвиденного, у нас уйдет недели две-три. Если портрет нужен быстрее, мы сделаем, что сможем, и сразу отправим его вам».

– Гарри, как я могла узнать о том, что ты отправил мне мейл? У меня же нет «Блэкберри», ты забыл?

– Ну я сказал тебе, прежде чем ты ушла.

– Нет, Гарри, не сказал. Я даже не знала, когда вернусь, потому что моя мама попала в больницу. Произошел очень тяжелый несчастный случай.

– Нет, я тебе говорил, и два дня – это масса времени. Просто возьми и сделай.

– Но у меня нет даже отчета патологоанатома и других фото, чтобы отталкиваться от них. Они нужны мне, чтобы я могла начать.

Что еще хуже, на следующий день у нас было запланировано четырехчасовое собрание отдела. Это ужасно скучные, прямо-таки мучительно тягомотные заседания, потому что все докладчики просто зачитывают презентации в PowerPoint и говорят то, что мы давно знаем или можем посмотреть в Интернете: следите за тем, чтобы запирать сейф в конце рабочего дня, не обсуждайте дела за пределами офиса и так далее. Все это снималось на видео, чтобы те, кто не смог присутствовать, впоследствии просмотрели запись, на которой в тысячный раз повторялась мантра ФБР «все в интересах дела».

Я спросила Гарри, можно ли мне не ходить на собрание и просмотреть его в записи.

– Нет. Явка обязательна. Я тебе говорил. Надо лучше планировать свое время. Я разрешаю тебе задержаться, чтобы закончить в срок.

Ах, ты разрешаешь! Ну спасибо!

Я не стала даже отвечать. Я сходила на дурацкое собрание, высидела его, стуча в пол ногой, и вернулась к работе, чтобы закончить до 15:30. Фрэнк установил политику, при которой они с Гарри должны были «контролировать» все задания, которые выполняли мы с Уэйдом, прежде чем отправлять их заказчику. Это было абсурдно, потому что Фрэнк понятия не имел о судебном ИЗО, да и Гарри, по сути, тоже. Фрэнк никогда не проверял работу фотографов, так что это явно был еще один способ нас принизить.

– Гарри, я почти закончила. Можешь посмотреть, прежде чем я отправлю портрет детективу?

– Нет, у меня нет времени. Я еду домой.

То есть он не собирался задерживаться, чтобы проверить мою работу. Ровно в 15:30 Гарри выскочил за дверь – только пятки засверкали.

Значит, я должна была задержаться ради срочного дела, которое не было для него достаточно важным, чтобы дождаться завершения и проверить результат в соответствии с политикой, установленной им же? Я едва сдержалась во время того нашего разговора, но мне надо было сосредоточиться и довести работу до конца. Я не могла позволить своему гневу сказаться на результатах, какой бы смехотворной и провокационной ни была вся ситуация. Надуманная «срочность», основанная исключительно на неосведомленности, да еще в ущерб жертве! Я постаралась отключиться от всего, что меня окружало, и работала с предельной сосредоточенностью.

И что потом? После того как я закончила ретушь и позвонила детективу, после того, как я села в машину и поехала домой? Решение было принято.

Гарри перешел черту. Одно дело – пытаться притеснять меня. Мне и раньше неоднократно приходилось задерживаться на работе. Но теперь он играл с жизнями других людей: молодой мужчина неопознанный лежал в морге, а где-то семья гадала, что произошло с их сыном или братом. Они этого не заслужили.

Я сделала все, что могла, с тем портретом, пользуясь инструментами, которые были в моем распоряжении, но мне вообще не следовало за него браться. С жертвами не шутят. Пожалуйста, издевайся надо мной и порти мне жизнь, но жертвы ни при чем. Гарри достиг самого дна. Я была зла и разгневана, и тот случай стал последней соломинкой.

Я вспомнила отца и слова, которые он сказал мне: «Кое с каким дерьмом в жизни приходится сталкиваться. Только не позволяй, чтобы тебя тыкали в него носом». Я знала, что приняла верное решение.

Хотя ранее я неоднократно разговаривала с мистером Бином по поводу Гарри и Фрэнка, я искренне считала, что, как только все выйдет наружу, начальство поймет, насколько тяжела сложившаяся ситуация, и примет неотложные меры.

ФБР преподносит посредничество как крайне эффективную процедуру, которая экономит время и деньги, и до того момента я в это верила. В действительности посредничество похоже на «Бойцовский клуб»: его первое правило – никому не говорить о посредничестве. Все, что обсуждается в процессе, не может выноситься за его пределы. Участникам запрещается использовать «Блэкберри» (не то чтобы у меня он был), чтобы заходить в Интернет или