Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

Кстати, оборот «только не» фигурирует в одной из моих любимых любовных сцен в литературе. Писательница Мэгги Нельсон рассказывает о первом Рождестве со своим возлюбленным Гарри в номере гостиницы в Сан-Франциско: «Только не убивай меня, сказала я, когда ты, улыбаясь, расстегивал свой кожаный ремень».

В данном случае «только не» означает «Пожалуйста, все, вплоть до…».

Я ни на секунду не допускаю, что они так и истолковали мои слова. Но должна признать, что могла бы выразиться более определенно или выдвинуть более предпочтительные для меня условия. Сейчас я это понимаю. У меня всегда были проблемы с переговорами.

Рик сидел на моем лице и трахал меня в рот. Тэз лапал грудь и крутил соски. Я лежала не шелохнувшись – с членом во рту дышалось с трудом.

Когда Рик кончил, Тэз сказал: «Теперь моя очередь». Это предназначалось мне? В таком случае это были его первые слова, когда-либо сказанные в мой адрес. Рик приподнял меня, придвинул лицом к эрегированному члену Тэза и насадил на него мой рот как какой-то торцевой ключ. Я ни разу не шелохнулась. Я старалась вдыхать через нос после каждого толчка членом в мой рот.

Время тянулось. Я старалась не заплакать.

Когда Тэз кончил в меня, Рик убрал свои руки и позволил мне сесть.

«Теперь давай ты», – сказал он.

Я привстала на колени и расправила куртку, которую они с меня не сняли. Застегнула джинсы. Помню, как подумала: «Я полностью одета». Как будто все так и осталось в полной сохранности. Но это же и поразило меня, вся нелогичность этого – я же была полностью одета. «Разве это не доказывает, что все это ни о чем? Мы не то что не позабавились, наоборот – они обращались со мной, как будто я не девочка и даже вообще не человек». Я вылезла в окно. Они и не попытались остановить меня.

Как уже было сказано, на языке уголовного правосудия случившееся называется «преступное сексуальное посягательство» и «преступное сексуальное посягательство при отягчающих обстоятельствах». Но эта терминология совершенно была недоступной моему тогдашнему пониманию системы. Языком психологии я тоже не владела – слова «согласие» и «диссоциация» могли бы оказаться полезны, но тогда я их не знала. Я медленно шла к себе, как будто ожидая, что что-то прояснится само собой.

Все не настолько ужасно, убеждала я себя. Могло бы быть и хуже, самого худшего я избежала. Со мной все нормально. Но я надломлена. Почему? Что во мне сломалось? Я раз за разом повторяла: «Я нарушила школьные правила и пришла к мальчику старше меня. Он и его сосед по комнате по очереди совали свои пенисы в мой рот, пока не кончили. Я ушла из их комнаты».

Не совсем так.

Проблема в хронологической ошибке. «Я ушла» не относится к концу истории. Это должно стоять сразу после «к мальчику старше меня». Потому что, когда они делали свое дело, я отдала им свое тело, чтобы избежать еще большего урона. Тогда вот как:

Я нарушила школьные правила и пришла к мальчику старше меня. Но там было двое раздетых мальчиков. Я ушла из их комнаты. Он и его сосед по комнате по очереди совали свои пенисы в мой рот, пока не кончили.

Ну да, так и есть.

Простейший способ описать мое изнасилование – сказать, что они заставили меня почувствовать себя не человеком. В первую очередь они насильно превратили меня в пустое место. Я возвращалась в свое общежитие, задерживаясь под каждым фонарем, как будто специально, чтобы меня заметили. Я ждала, что вот сейчас из темноты вылетит белый джип охранников и меня остановят окриком. Но то ли изменился окружающий мир, то ли я сама, и этого так и не произошло.

А может быть, я вообще напрасно ищу исцеления в рассказе об этом. Может быть, оно состоит в исправлении тогдашнего неравенства сил, в возвращении себе своего «я». В их власти я была совершенно пассивной. Психологи, изучающие травму и насилие в любых проявлениях, считают подобные реакции нормальным явлением и даже дополнили старинную сентенцию. Теперь она звучит как «бей, беги или замри». Данных хоть отбавляй. Я банально струсила.

На самом деле, мне проще представить тем вечером не себя, а их, даже при том, что я больше никогда с ними не разговаривала. Это фантазия, а не эмпатия. Если я могу снова очеловечить их, значит, могу что-то сделать и для себя. И в этом нет ошибки. Я могу обрести прибежище в знании, пусть и бедном родственнике чувства, но все же какой-то отправной точке.

Например, почему бы мне не рассмотреть их с социально-классовой точки зрения?

Они не принадлежали к семьям, фамилии которых красовались на стенах школы. Подумайте о них в ту осень. Это должно было быть очень мучительно – ты силен, ты возмужал, ты полон сил и начинаешь понимать, что ты здесь, в этом кампусе (на футбольном поле, на льду) именно по этим причинам, а вся эта мощь закабалена системой, которой ты не понадобишься как мужчина, а не мальчик. Им было по восемнадцать, они учились в выпускном классе, и их время уже истекало. Им, должно быть, было мучительно наблюдать девочку, схожим образом (хоть и не точно так же) не принадлежащую к избранным, которая неуклонно и постоянно старается, слышать, как она подтягивает их товарищей по математике, видеть, как она вдохновенно поет а капелла в церкви.

Пусть она будет кем угодно, но заставить ее страдать не составит особого труда.

На данный момент вы рулите. Это ваш последний год в школе. Так почему бы не взять то, что можно взять, и не хлопнуть за собой дверью на прощание?

Свидетельствуя, мы пытаемся исправить утрату силы историей. Но силы и истории не одно и то же, хотя и глубоко переплетены между собой. Первое – скала, второе – вода.

Со временем, спустя очень долгое время, вода всегда побеждает.

Вот что мне хочется понять, даже теперь – как?

7. Октябрь 1990

Наутро я ощутила себя не другой, но находящейся в другой географии. Я была той же самой. Даже еще более озабоченной своими делами и настойчивой. И мир был тем же самым. Но теперь я понимала, что он устроен иначе. Как будто я случайно наткнулась на карту: всю жизнь думала, что озера окружает суша, а