Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

сторону. Старец, махнув белой гривой, обернулся как бы не быстрее нашего, что недавно кувыркался по полянке, неразличимо для глаза, и подхватил меня за руку, удержав от падения на камень. Только сигарета из-за уха выпала и, один раз перевернувшись в воздухе, упала вниз. Чтобы тут же разделиться на четыре неровных части, которые мгновенно уползли в темноту. В разные стороны. Кто им помог — я не заметил, но это и не было принципиальным. Думаю, упрись я на те камни рукой — во мрак вот так же расползлись бы пальцы.

— Под ноги смотри, раззява, — беззлобно, даже с юмором посоветовал дед. То, что он держал меня, так и висевшего под неудобным углом, не сбивало ему ни дыхания, ни настроения. — Говорю же — ничего не трогайте. Тут у меня много кто живёт. Кого-то, наверное, и кормить забываю иногда.

Лина вцепилась в меня двумя руками, помогая выпрямится. И не отпустила рук даже тогда, когда я стоял ровно. Алиса смотрела над её плечом очень большими глазами. И только Павлик, поглядев на пол, прогудел-прожужжал что-то, вроде «Вжжжж!». Где «ж» опять одинаково могло быть и «ш», и «ф». И снова опплевался весь.

— Ну, почти, Павлуш. Похожи на пчёлок, да. Только эти — нехорошие, их трогать нельзя. А мамку ихнюю — тем более, — кивнул Устюжанин. И «запустил по лучу картинку» той самой ихней мамки. Но, видимо, не рассчитал, и увидели её мы все. Я бы такое детям показывать точно не стал. И сам смотреть не стал бы.

— Хорош жути-то уж нагонять, вымирающий биолог-селекционер! — с явным недовольством прогудел Сергий. — Веди давай. Ноги устали.

— Дрожать коленками? — невинно поинтересовался у него старый друг.

— Вот дойдём, где попросторнее, я тебе под задницу пну — узнаешь, — буркнул он в ответ.

Тоннель кончился неожиданно, прямо за крутым поворотом уткнувшись в отвесную стену.

— Утё-о-о! — протянул Павлик. А я подумал, что это могло быть и «у, чёрт», и «утёс», и «учёт». Хотя откуда бы ему знать эти слова? Но на наглухо закрытый продмаг с табличкой «учёт» и вправду чем-то было похоже. Безвыходностью какой-то. И безвходностью.

— Пришли, пришли уже, вот и дома, почитай. Сейчас и сполоснётесь с дороги, и перекусим, и поговорим. Говорить-то нам, чую, не переговорить, — кивнул старик будто сам себе. И просунул обе руки прямо в сплошную каменную стену. Ну, с моей стороны это выглядело именно так.

В скале что-то забулькало. Потом скрипнуло. Потом сильнее. И целиковый, вроде бы, камень дрогнул. Средняя часть, из которой дед вытащил ладони, с каким-то негромким гидравлическим гулом и присвистом опустилась вниз, замерев на уровне пола. Приглашающе блеснув гладкой, будто полированной, поверхностью. Мы так же, гуськом, втянулись в проход. Скала с шипением, как двери в Икарусе, встала на место, окончательно отгородив нас от пчёл, змей, летучих мышей и прочей нечисти. И от мира вообще.

Глава 12

Знакомство с подземным царством

За остановившимся камнем открылось пространство вроде небольшой округлой комнатки, края и стены которой терялись в непроглядной тьме. На полу и потолке гнилушками мерцали еле различимые узоры каких-то фосфоресцировавших не то грибов, не то лишайников. Степан повел нас дальше, будто следуя за самой яркой цепочкой этих странных природных знаков-указателей. Через три поворота и две комнатёнки-пещерки, неотличимо похожих на первую, остановившись перед стеной глухого тупика. В которую он так же «макнул» руки. И снова открылся проход, но по-другому: плита чуть подалась внутрь, на две ладони где-то, и медленно завалилась на левый бок. Судя по контурам, еле заметным во мраке, нижний край её был прямоугольным, с плоским основанием, что чуть выглядывало из стены слева. За нами, пробравшимися в неширокий проём, скала снова встала на место с каким-то тяжким вздохом. Различить её на фоне сплошного дикого камня я бы точно не смог, потому что внутри темнота была непроглядная

А дальше подземный проводник будто решил поквитаться с нами за те удивление и растерянность, что испытал на поверхности, глядя на Павлика и слушая краткие ремарки Сергия про скоморошью ватагу. И уверенно выиграл. С огромным отрывом.

— Ну вот и добрались, гости дорогие, — раздался его бодрый голос из тьмы. — Алиса, включи свет и поставь негромкую музыку!

Устюжанин умел удивлять. После змей с головами, размером с две лошадиных, после тайных проходов в древних скалах и пчелиных королев, которые, судя по размеру, легко могли жвалами перекусить пополам взрослого человека, я ожидал чего угодно. Но только не этого.

Холл, просторный, с высоким потолком, стал наполняться приглушённым тёплым оранжевым светом, который постепенно становился ярче и белее, плавной волной от самого входа, слева направо. Следуя за этой волной взглядом, который не взялся бы описать приличными словами, я, как на страницах мебельного каталога, разворот за разворотом, изучал интерьер неожиданной прихожей. На стене за нашей остолбеневшей компанией висела длинная, старинного вида, вешалка с фигурными бронзовыми, кажется, крючками. Под ней стояли стойки для обуви, тростей и зонтов. И отдельно — калошная стойка. Её я опознал исключительно по двум одинаковым парам галош, блестящих, будто рояли, с ярко-красным нутром. У стены слева располагался массивный невысокий комод тёмного дерева с бесчисленным количеством ящичков. Над ним — картина с каким-то лесным пейзажем, в тяжёлой золочёной раме. В стене напротив входа, по центру, были высокие, почти в два моих роста, двустворчатые двери, белые, распашные, резные. Пока закрытые. С какими-то кружевной формы ручками, отливавшими тускло-жёлтым. И два огромных канделябра по обеим сторонам в виде бронзовых деревьев, среди ветвей которых горели электрическим светом лампочки в форме свечей. На правой стене, по всей её длине, в раме, каких я и в Пушкинском музее не видал, висело старинное зеркало невозможного размера, длиной метра четыре. Под ним — скамеечки-диванчики, как в театре, обитые красным бархатом, с золотым шитьём и на ножках в форме звериных лап. Тоже позолоченных.

Слух, будто только что пробившийся к разуму, отстояв очередь за зрением, которое доклад завершило, сообщил чуть отрешённо, что мы имеем счастье прослушивать композицию из кинофильма «Серенада солнечной долины» в исполнении оркестра под управлением маэстро Гленна Миллера, Соединённые Штаты Америки, 1941 год.*

— Присаживайтесь, снимайте обувь и верхнюю одежду. Уборная дальше, — светским тоном сообщил нам Степан Устюжанин, седой заросший древний дед в мешковине. Дважды. Второй раз — медленнее и настойчивее. Но, по-моему,