Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

глаза её в точности повторяли оттенок водной глади. Ну, или она — цвет глаз моего ангела. От площадки, на которой в полуобморочном состоянии замерли гости и аж раздувшийся от гордости хозяин, к центру озера тянулась дорожка шириной метра полтора, с невысокими белыми перильцами, похожими на мраморные. В самой середине в окружении воды было что-то вроде эстрады или арены, метров десяти диаметром, тоже окружённое по кругу бортиком, уже повыше. С какими-то дверцами-калиточками, не золотыми ли, расположенными в четырёх местах парапета, крест-накрест, друг напротив друга. На круглом столе, занимавшем центр арены, были накрыты места для шестерых. Богато накрыты. Ломился стол, как принято говорить.

— Ну а теперь и отобедаем, гости дорогие! Прошу! — гостеприимный хозяин шагнул на полоску мостика, подавая пример и потирая в предвкушении руки.

Старинная посуда, тёмного серебра приборы, заполучить которые мечтал бы, наверное, любой музей мира, удобные стулья — и запахи, от которых всё, съеденное раньше, вмиг робко растворилось внутри, оставив вместо себя лишь тянущую пустоту. Громко требовавшую наполнения. И погуще! И добавки сразу! И вот это, жёлтое, в тарелке!

— Налетай! — азартно скомандовал нам хозяин, когда все расположились вокруг стола. И мы не подвели.

Думаю, не меньше часа мы не вспоминали о разговорах. Головы использовались по самому что ни на есть прямому назначению — мы в них ели. Даже просьбы передать то или иное блюдо, положить и налить ещё, как и восторженные, полные восхищения, комментарии хозяину и таинственным поварам выражались исключительно жестами и мимикой. Максимум общения за столом выдали старики, когда под блестящей полусферой крышки почти в самом центре обнаружился здоровенный сочный и ароматный кусок мяса, запечённого с травами и какими-то кореньями. Степан отмахнул ножом, больше похожим на небольшой меч, по куску каждому, и они с Сергием одновременно впились в добычу крепкими белыми зубами, сразу откусив прилично.

— Мммм? — осведомился хозяин.

— Мммм! — млея, отозвался гость. Жевать вдумчиво, с наслаждением, но довольно споро, не прекращал ни на миг ни один из участников лаконичной беседы. Мы лишь учились у старших.

Когда первый запал иссяк, сменившись сытой истомой, Устюжанин разлил по высоким фужерам, больше похожим на кубки, видимо, вино. Глиняная бутыль литров на пять, оплетённая ивовым прутом, порхала над столом, как пушинка. Силы ему явно было не занимать. Напиток, рубиново-алый, как насыщенная кислородом кровь, поразил. В нём сочетались свежесть и мощь, кислота и сладость, энергия и умиротворение. Мне показалось, что я различаю мёд, бруснику, малину, княженику и ещё четыре или пять каких-то ягод. Причём странным было то, что названия их на ум не шли никак, но я как наяву представлял себе формы и оттенки плодов, цветков и листьев, точно знал, в каких местах и в какое время лета или ранней осени их нужно высматривать. При этом не имея ни малейшей уверенности в том, что хоть одно из этих растений видел и тем более пробовал раньше. Видимо, старики-разбойники всё же начали меня учить, пусть и «дистанционно». При мысли об этом, особенно об Осе, аппетит резко пошёл на спад.

— Стёпка-а-а, — с выражением величайшего счастья на лице выдохнул Сергий, — не забы-ы-ыл!

— Поди забудь такое, о чём ты говоришь, Сергунь? Этот напиток — из разряда «не забывается такое никогда». Знал бы ты, сколько времени я рецепт твой искал! — довольно улыбаясь, глядя на старого друга, ответил хозяин. — Коллеги твои, подземники келейные, всю душу мне вымотали. Никогда, мол, отче хмельным рта не пачкал! Агнец был безгрешный, светоч и пример!

— А ты когда там крайний раз был-то? — заинтересованно уточнил Хранитель.

— Ну, пока рецепта не вызнал — чаще бывал, не скрою, — смутился Степан, — но и потом тоже заглядывал. Красоту навели страшную, конечно. И дисциплинка на уровне, не отнять. Я, когда хохотать начинал при словах восторженных, с придыханием, об тебе, трезвеннике и блюстителе — раз несколько едва не огрёб от них.

— Тьфу, слабаки! — с притворной суровостью отрубил Сергий. — Чтоб всё Радонежье не навешало одному пижону из Устюга, срам-то какой!

— Ну, раздухарился-то, воин! Пару раз и впрямь лесами спасаться пришлось, было, — покаянно развёл руками подземный властелин. — Тогда и сподобился по речушкам тамошним погулять да водицы испить с каждой. Да на одной из них с интересным человеком встретился…

История, неторопливо рассказываемая Степаном Устюжанином, сидевшим в удобном кресле за обеденным столом посреди лазурного озера, скрытого во глубине небывалой горы, окружённой болотами и лесами, звучала соответствующе — абсолютно нереальной и вызывающе невозможной. После посещения римских терм и вкушения невиданных яств от таинственного подземного шеф-повара — самое то. Из давно зашкаливших значений «этого никак не может быть!» не выбивалась. Значит, как и всегда в случае со стариками-разбойниками, а хозяин совершенно точно был из них, сомнений в правдивости не вызывала.

Погоревав, получив известия о смерти старинного друга и учителя, Стёпка, тогда — епископ Стефан, посетил по пути в столицу, его могилу. Безутешные ученики с постными лицами просветили коллегу, что преподобный, наказав им жить дружно «ко Вседержителю отошед». Тот постоял с сообразным моменту выражением лица над каменной плитой, под которой, как он точно знал, друга не было — ни тела, ни мощей. Ну, вернее, чьи-то мощи там лежали, но обязательного отпечатка Яри ни в земле, ни в воздухе, нигде в округе не осталось. Значит, Хранитель отправился куда-то по своим делам, став ещё одним новым человеком в большом, необъятно большом мире. Так бывало.

В один из следующих своих визитов епископ посетил с ревизией монастырскую кухню, где и озадачил впервые братию вопросом о любимом напитке преподобного. Но те, как один, уверяли, что отче помимо ключевой воды в рот ничего не брал, требуя от послушников того же самого. Пожевав губами в бороде, Стефан поехал дальше в столицу. Где и был отравлен, что в житии и прочих хрониках тех лет отметили как «занемог». Найти свободные мощи в Москве уже тогда было несложно, тем более человеку с опытом. Тем более — с таким. И жизненный путь епископа завершился под северной стеной собора. А Стёпка Устюжанин натянул поплотнее шапчонку и отправился на Север, где, как прослышал, таилось в дебрях и болотах мерзкое идолище-Древо, смущавшее веками паству тех краёв.

Пока основной рассказчик переводил дух, а заодно освежал в кубках рубиновый напиток, «включился» Сергий. Рассказав краткую предысторию, что снова