Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

в Москву на его сессии из Асбеста, где руководил крупным трестом. После 1961 года (то есть исключения из партии) получил, как и Молотов или Маленков, статус персонального пенсионера союзного значения, а это означало – обеспечен был совсем не плохо, хотя в последние хрущевские годы и был сослан в Тверь. В партии его, как и Маленкова, не восстановили. Дожил до 97 лет.

Маленков: в 1957-м его сделали директором электростанции (сперва Усть-Каменогорской ГЭС, затем тепловой в Экибастузе). После 1961-го и до конца дней (то есть до 87-летия) жил в Москве и на даче в Кратове.

Как видим, тут и речи нет о том, например, чтобы выбросить больного человека на улицу и много месяцев держать его без копейки. Так что Шепилов – случай действительно особый.

И лучшее доказательство тому, как всегда, не те вещи, которые были сказаны или сделаны, а те, которых почему-то не было.

Чего же не было?

А вот – завершающие эпизоды июньского пленума, выступает Хрущев. Речь уже не о том, что сделали и в чем неправы члены «антипартийной группировки». Тут идет речь программная, по ключевым направлениям политики, прежней – которой мешали оппозиционеры, и будущей – правильной. В финальной речи Хрущева о культуре сказано очень много. И ни слова о Шепилове. А кто формировал культурную политику? Ну, покритиковал бы. Небось Молотова и прочих в той же речи очень даже критиковал. Но про Шепилова – ничего.

Дальше говорит о внешней политике – и опять ни слова о бывшем министре иностранных дел Шепилове. Ни хорошего, ни плохого.

Теперь посмотрим на хранящийся в шепиловском архиве конспект «Воспоминаний» Хрущева, изданных в Париже в 1971-м. Шепилов подчеркивает красным те места, где речь про него.

Но таких мест на 589 страницах почти нет. Так, вскользь упоминается фамилия в каких-то довольно второстепенных эпизодах. Не было никакого Шепилова!

Вот это здорово.

Заметим, что эта грандиозная пустота перешла затем в последующие эпохи, даже в 80-е. Фигура Шепилова загадочна из-за своего как бы отсутствия. Не был, не возглавлял, ничего не сделал, стерт из памяти.

Я с Никитой Хрущевым, видимо, встречался. Откуда-то из детства слышу голос, голос моей мамы, она рассказывает кому-то, думая, что я не пойму:

– Картина такая: Димка стоит у своего крана, и напротив него Хрущев на садовой дорожке. Серьезно так смотрят друг на друга. А я пытаюсь не ржать, потому что они абсолютно одинаковые, два близнеца. Лысые, в льняных штанах и майках, и пузо у обоих выставлено вперед.

Димка – это я, кран тоже помню. Кран был на даче, когда мне было что-то вроде полутора лет. В его жерле всегда дрожал толстый бриллиант воды, чистейшей, холодной, я засовывал туда палец и ждал – что будет: вода станет из-под пальца как-то пробиваться наружу или ток ее прекратится. Мог простоять там сколько угодно. Если что, есть фотографии. Меня и крана, без Хрущева.

А дача была та, на которой секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро Шепилов ночевал летом. Из тех дач, от которых сегодня даже менеджер выше среднего звена сморщит нос. А тогда они, члены и кандидаты, все на таких жили и ходили друг к другу в гости. Вот и Хрущев, как видим, зашел к Шепилову, а наткнулся на меня.

Зашел в гости? Тут интересная история: я эту тайну раскрыл только после смерти своего деда. Не то чтобы он от меня это скрывал, нет – упоминал, в том числе в том самом интервью, что «тогда уже Хрущев ко мне перестал заходить». Но я и понятия не имел, что у них было, когда все-таки тот заходил.

Вот опять та записка Шепилова, что о Крыме: «Через пару дней Хрущев с Ниной приехали ко мне на дачу. В эту пору – почти каждую неделю на полдня. Рассказчик отличный. Я опять спросил о Крыме…»

И еще:

«В эту пору Хрущев нередко приезжал ко мне, один или с членами семьи. Мы многое обсуждали на прогулках в лесу. Он охотно принимал некоторые советы. Но этот период длился недолго. Хрущев почувствовал в себе великого реформатора. Потоком пошли проекты и законы…» (обрыв).

И опять:

«Я о многом говорил Хрущеву, убеждал его, он нередко приезжал ко мне. Но в облачении 1-го секретаря он уже считал себя непогрешимым».

Помните интервью с историком Николаем Барсуковым (уточним, оно от 23 февраля 1989 года): «Надо сказать, что в верхах я мало с кем был близок. Пожалуй, единственными такими людьми были вначале Хрущев, а потом Жуков».

Про Жукова мы уже знаем. Но – «вначале Хрущев»?

И вот они, ключевые слова, из того же интервью с Барсуковым:

«Довольно близко познакомился с его жизнью, часто проводил с ним воскресенья. Поначалу просто был влюблен в него».

Ох, как мне это знакомо – умение моего деда влюбляться в каких-то ярких, необычных, страстных людей обоего пола! Да это и в мемуарах есть, то он приходит в восторг от ученого из дельты Волги, то тут у нас история с маршалом Жуковым, мы с ней уже знакомы… Таким человеком Шепилов безоглядно восхищался и, к сожалению, очень часто от такого восхищения потом страдал.

Можно попробовать выстроить хронологию этого политического романа. Когда речь шла о Крыме, то есть о 1954 годе, Хрущев с женой, видимо, только начали заходить. Когда Шепилова весной 1956 года назначали министром иностранных дел – все знали, что это восходящая звезда и «человек, близкий к Хрущеву». 20-й съезд был чуть раньше, в том же году – и вы знаете, что там было.

Да, кстати, если снова посмотреть на историю второго доклада Хрущева на этом съезде, так же как и на решение освободить заключенных резко и сразу, то в сложившейся после «гласности» исторической картине есть что-то странное. Может показаться, что Хрущев уничтожал репрессивное наследие Сталина один, максимум при участии помощников, и при оппозиции всех остальных крупных политических фигур. Да ведь этого и представить невозможно.

Конечно, не один. Их было двое. Хрущев и Шепилов.

А дальше что-то произошло. Встречи прекратились, Шепилова не позвали в начале лета 1957 года на свадьбу сына Хрущева (это – из моего интервью в мемуарах), а еще раньше убрали с поста министра иностранных дел. Получается, что охлаждение настало зимой 1956–1957 года. Итого, значит, роман длился меньше 3 лет. И что же произошло, откуда возникла ненависть?

Историки и политологи склонны видеть все на свете через свою любимую политику. Вот фразы