Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

Вообще-то речь о словах Хрущева насчет умственных способностей маршала Ворошилова, а не вообще «что говорили члены Президиума друг о друге». На пленуме эта история выросла в нечто универсальное, будто бы Шепилов записывал в какую-то книжечку все и про каждого и потом читал вслух. А этого не было.

В ответ Хрущев делает ровно то же – повторяет публично то, о чем ему говорилось доверительно; рассказывает, как Булганин отзывался о Шепилове: «Это человек, которого нельзя уважать. Неизвестно, куда он прыгнет».

Между прочим, участники пленума как-то очень хорошо поняли ситуацию и горячо о ней отозвались. Им она тоже не понравилась.

Здесь, видимо, мы имеем столкновение разных шкал моральных ценностей. Для Хрущева, похоже, тут была крайняя степень предательства и падения. А для Шепилова ужас от появления – у него на глазах – нового Сталина затмевал все остальное.

Уместно вспомнить, как однажды – из отзывов современников – Хрущев высказался насчет сталинских расстрелов: это что же получается, он ведь своих уничтожал… Дело не в том, что чужих, выходит, уничтожать можно. А в том, что было у Хрущева четкое представление о том, чего прощать вообще нельзя: когда пусть не расстреливает, но выдает «свой». Пусть с тех пор уволенный с поста министра, не приглашаемый на свадьбу сына, но – все же пока свой. А если выдает, то такой человек – полная загадка, «неизвестно, куда он прыгнет». И с ним можно не церемониться. В общем, существо из иного мира.

После Президиума Хрущев сказал Шепилову: «Вы самый тяжелый удар мне нанесли. Это вы, наверное, по принципиальным соображениям?» – «Да уж не по беспринципным», – язвительно отозвался тот.

Сколько здесь, как видим, вторых и третьих смыслов, причем для каждого они разные! И, кстати, не отсюда ли пошла хрущевская идея – нанести удар по больному месту, обвинить бывшего друга именно в беспринципности…

И вы знаете что? Чисто между нами, я тоже считаю, что с книжечкой был явный перебор. То, что Шепилов записывал многое и хранил записи (вот они, передо мной), это нормально. То, что он в том самом состоянии «от винта» вытащил эту книжку и вслух прочитал оттуда насчет Ворошилова, – ну, объяснимо, но лучше бы он этого не делал.

Очень забавно наблюдать, как Шепилов, между началом 60-х и последними годами жизни, всеми силами старался быть справедливым в оценках исторической роли Хрущева.

Сначала-то была чистая и слепая ненависть. Которая целиком перешла в мемуары: «Как безденежный картежник, одержимый страстью обогащения, пытливо всматривается в лица постоянных игроков, изучает их повадки, прикидывает, как он выведет из игры второстепенных противников, а затем, играя ва-банк, вонзит нож в спину главного партнера – так терпеливо готовил свою игру ва-банк темный выжига из Калиновки Никита Хрущев. Фаворит И.Сталина, почитатель В.Молотова, выдвиженец Л.Кагановича, соратник Н.Булганина, друг Г.Маленкова и Л.Берии, Хрущев своими маленькими подпухшими свиными глазками осторожно и подозрительно осматривал поле действий.

Что же получилось после смерти Сталина? Какова расстановка сил? Кто партнеры? Кто опасен? Кто неопасен? Будущие историки и психологи с изумлением будут искать ответ на вопрос: откуда у малограмотного человека, глубоко захолустного по манерам и мышлению, оказалось столько тонкой изворотливости, двурушничества, иезуитства, вероломства, лицемерия, аморализма в достижении своих целей?»

Но потом Шепилов вновь и вновь пытался эти мемуары переделать, считал, что ни в коем случае нельзя их публиковать в таком виде, ведь они и в отношении Хрущева, и в отношении всего прочего остались там, когда были написаны – в 60-х, – а сам Шепилов с тех пор изменился.

Да, собственно, когда он вдруг, уже в конце 60-х, если не позже, добавил к ним три «китайские» главы, поломав этим стройную структуру «книги о хрущевщине», – тут уже чуть другой Хрущев и другой Шепилов, более спокойный.

Нам еще предстоит прочитать, как сложно он относился к Сталину – палачу его родных, и почему именно. А в отношении Хрущева он высказывался к концу жизни примерно так: надо было быть Хрущевым, чтобы открыть ворота лагерей сразу и не разбираясь. Прочие бы насоздавали комиссий (он и себя имел в виду?), а люди бы ждали. И вот это, быстрое спасение уцелевших из заключения, считал Шепилов, если не перевешивает, то уравновешивает все прочее, что Хрущев сделал.

Все? Даже доведение страны до настоящей катастрофы? Да.

Он постоянно, как я вижу по архиву, пытался разобраться в каждой мелочи хрущевского периода, выводил оттуда все бедствия брежневского заката и уничтожение государства в 1991 году. Но не отказывался от этой оценки – что за лагеря Хрущеву многое спишется.

Даже издевательства над самим Шепиловым? Да.

Кстати, Шепилов очень хорошо относился к Горбачеву, но не выносил даже вида Ельцина. «Он очень похож на Хрущева. Будут большие бедствия», – говорил он мне. И даже не ошибался.

Но мы забежали вперед, в 90-е. Из шепиловских заметок:

«В октябре 1964 года Хрущев, отправляясь в Пицунду (и не зная, что это будет последний вояж в его жизни), подводил итоги своей деятельности. Ведший на этом заседании протокол зав. общим отделом ЦК Влад. Никитович Малин рассказал мне: касаясь антипартийной группы Маленкова, Кагановича, Молотова, Хрущев сказал: “Ведь мы их не за партийные дела и наши споры. А за 37-й год. Я говорил и Климу, и Лазарю, и Маленкову, что они должны принести всенародное покаяние – что-то не слышно было о таком покаянии. Шепилова мы, конечно, зря пристегнули к этому делу. Он никакого отношения к этим делам не имел. Я вот думаю принять его и назначить ректором Академии общественных наук”. Возражений не последовало».

Вот интересно, что было бы, если бы они встретились.

Как снимали уехавшего после этого в Пицунду Хрущева: был кодовый звонок членам Президиума и прочим – «Погода в Москве хорошая». Первый такой звонок пошел Суслову, тот немедленно заболел. Кириленко испугался, но самолет за ним уже был послан. Собственно, дальнейшее известно. Конец главы.

И вот очередной документ из той папки, где лежат черновики писем на самый верх. Приписка на одном из них:

«Обстановка изменилась, нельзя сидеть сложа руки. Так говорила жена и все близкие, многие верили и радовались».

И он написал:

«7 декабря 1964.

В Президиум ЦК КПСС

В соответствии с Уставом партии, я, как подобает коммунисту, принял к безоговорочному исполнению и к руководству решения июньского Пленума ЦК 1957 года, а также определенные в отношении меня организационные меры и