Крестный путь патриарха. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) - Михаил Иванович Одинцов

– А как к советской власти относитесь?

– Это что вопрос с подвохом? Есть сомнения?

– Здесь принято прямо отвечать на прямо поставленный вопрос, – жестко прозвучало в ответ.

– Устами патриарха Тихона наша церковь ответствовала на такого рода вопросы. Церковь лояльна, а наши внутренние мировоззренческие убеждения – наши убеждения…

– Это все теория! А сотоварищи ваши – Антоний Храповицкий, Вениамин Федченков, Нестор Анисимов, Григорий Шавельский и иже с ними как воевали против Советской России, государства рабочих и крестьян?! Вот это – практика, дела их антисоветские!

С этим Шпицберг положил на столе перед митрополитом тексты обращений некоторых из названных лиц. – Ужель, нам забыть их вой и визг?

– Гражданин следователь, о чем мы разговариваем? Гражданская война закончилась. Многих воевавших на белой стороне власть помиловала… Церковь осуждала и осуждает участие в военном противостоянии… Верующие – граждане Российской Федерации… у них права… у них обязанности. Они, как все, работают в селах, в городах. Мы – пастыри – служим их внутренним духовным интересам, ведем к жизни вечной…

– О! Знаю, знаю… вы горазды на лекции! Но вернемся от них к делам Вашим клеветническим, противосоветским. Каяться будете?!

По изумленному лицу Сергия читалось, что он в полном неведении; растерян и сбит с толку словами следователя, да и всем тем, что уже полчаса происходило в кабинете без окон…

Посчитав, что шоковая терапия удалась, Шпицберг обратился к козырям. Из выдвинутого ящика стола он достал два листочка. Поначалу они не показались Сергию знакомыми. Шпицберг пробежал их глазами. Видимо, искал нужную цитату. Вот он поднял глаза – жесткие, злые – и стал читать… По первым же словам Сергий все понял. То было составленное им по просьбе патриарха Тихона письмо в Ватикан с благодарностью за моральную поддержку Православной церкви в жестких условиях новой политической реальности в Советской России… Следователь также увидел, что его «подопечный» все понял, уяснил, о чем идет разговор.

– Так вот, ваша практика, Иван Николаевич. А Вы мне все о теории рассказывали.

– Да, это мое письмо. Написано по просьбе патриарха Тихона.

– А как же оно в Рим то попало?

– Я не знаю.

– Клевету на власть советскую признаете?

– Нет. Мы, вернее, я, так чувствовал наше угнетенное состояние и несправедливость к нам власти.

– И все же. Вы – автор, кому письмо отдали, кто повез в Рим?

– Не знаю. Да, написал, отдал патриарху… И это два года назад было. Какие-то подробности стерлись из памяти…

– Стерлись? Значит, надо восстанавливать… Кто ответит за клевету? За связи с иностранным, противным нам, государством?

Сергий молчал.

– Давайте так, – вещал Шпицберг. – Либо память Вам помогает, и Вы идете домой… Либо память будем «лечить»… в Бутырках… Я не против, сидите сколько хотите… пока не вспомните нужные мне данные… Еще раз, в последний, спрашиваю: кто передал клевету за границу? – Сергий подавленно молчал. – В Бутырку, – прокричал часовому следователь и демонстративно захлопнул тощее (пока?) дело и встал из-за стола.

Хлопотать за Сергия взялся… бывший архиепископ Владимир Путята, в то время мечтавший не только вернуться в Патриаршую церковь, но и занять Казанскую кафедру. По его просьбе нарком просвещения А. В. Луначарский, знакомый с ним еще с дореволюционных времен, обращался к Ф. Э. Дзержинскому, намекая, что Сергий может быть использован «в советских целях».

Слово митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) к солдатам и офицерам Добровольческой армии

2 ноября 1919

[ГА РФ. Ф. А-353. Оп. 2. Д. 717. Л. 49–50]

Слово протопресвитера Георгия Шавельского

2 ноября 1919

[ГА РФ. Ф. А-353. Оп. 2. Д. 717. Л. 50–51 об.]

Неделю спустя Луначарский писал и Шпицбергу: «Дорогой товарищ. Мне кажется, что следует до отъезда Владимира Владимировича в Казань устроить так, чтобы дела с Сергием были налажены. По моему мнению, насколько я в курсе, хотя, конечно, моя информация несколько односторонняя, Сергия не стоит тормошить. По всей вероятности, restitucio in integrum[110] будет иметь место, но нужно тут действовать осторожно. В общем и целом, при нынешнем повороте на уступки крестьянству нам крайне выгодно иметь послушную нам церковь. С этой точки зрения Вл[адимир] Вл[адимирович] нам ценный человек. Я уезжаю завтра в отпуск и пробуду две недели в отъезде, но как только я вернусь – хорошо будет переговорить нам с Вами лично»[111].

Письмо А. В. Луначарского Ф. Э. Дзержинскому с просьбой об освобождении митрополита Сергия (Страгородского) из заключения

6 апреля 1921

[РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 196. Л. 1–1 об.]

Нарком просвещения, обуреваемый тогда идеей возможного «союза» советской власти и обновленной Православной церкви, обращался за помощью и поддержкой в деле освобождения Сергия из заключения и продвижения Владимира Путяты на церковные и даже нецерковные посты к председателю Совнаркома В. И. Ленину (см. Приложение 2 к настоящей главе). Правда, тот впрямую в эти дела не вмешивался, предоставив возможность своим наркомам разбираться между собой.

Спустя месяц власти все же выпустили митрополита Сергия, оставив за собой право выслать его в любой момент в административном порядке в Нижний Новгород.

После выхода Сергия из тюрьмы в его квартиру в доме на 2-й Тверской-Ямской зачастил опальный Владимир Путята. Он обхаживал митрополита, прося заступничества перед патриархом и Синодом в положительном разрешении своего судного дела, суть которого состояла в том, что во время его служения в Пензе от одной молодой особы поступило письмо с обличением «безнравственных поступков» архиепископа. Хотя Судная комиссия под председательством митрополита Владимира (Богоявленского), опираясь на данные судебно-медицинской экспертизы, вынесла в декабре 1917 г. оправдательное заключение, оно не было принято Синодом. Более того, Владимир был освобожден от управления Пензенской епархией и в целях «умиротворения» церковного общества направлен во Флорищеву пустынь, бывшую фактически монастырской тюрьмой. Владимир не подчинился, и тогда против него было начато новое дело, теперь уже по обвинению в «попрании канонических норм» или, как тогда говорили, в «церковном большевизме». Церковный суд лишил его архиерейского сана, «извергнув в первобытное состояние», т. е. «монаха Владимира». Попытки добиться пересмотра своего дела ни к чему не привели. Владимир, оставаясь в Пензе, объявил о создании в Пензенской епархии Народной церкви.

Сергий считал возможным возвратиться к рассмотрению дела Владимира Путяты и вернуть ему сан и епархию. Согласно имеющимся документам, временами к такому же решению склонялся и патриарх Тихон. Перед самой Пасхой, 5 мая 1921 г., Тихон, уступая Сергию,