Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева

когда в комнате, ну, просто никого не было, или она действительно закатилась за старинный комод, на чем ты так настаивал, думая, что никто никогда не узнает про этот твой невинный детский грех.

Но согласно рождественской сказке, есть некие невидимые нами небесные весы, на которых взвешиваются добрые и злые дела. Предполагалось, что если человек проникнется этим важным знанием еще в малолетстве, то он поостережется и в будущем причинять своему ближнему даже самое малое зло.

Может быть, и появлялись в мире неисправимые злодеи (были таковые и на нашей с вами исторической памяти), потому что мудрые поучения и притчи в одно их ухо влетали, а из другого вылетали. Бог весть. И Бог им судья. В лице исторической народной памяти в том числе…

Откуда у юного Михаила Лермонтова это устрашившее гонителей и убийц великого поэта убежденное знание: «Но есть и божий суд, наперсники разврата!  Есть грозный суд: он ждет;  Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед….», как не из евангельской притчи в переложении для детей, читанной на ночь его бабушкой Елизаветой Алексеевной.

Это вам не мультик на ночь, чтоб ребенок не приставал!

Но сосредоточимся на главном. Ближе к сказке, так сказать.

Однажды в теплый (по русским, конечно же, понятиям!), бесснежный предрождественский вечер я услышала у дверей своего лондонского дома нежное, какое-то хрустальное пение. Человеку с воображением могло показаться, что вот он уже при жизни заслужил царствие небесное и сподобился ангельского пения с доставкой на дом! Но нет – это пели соседские детишки, как говорится, дошкольного и младшего школьного возраста. Они старательно выводили мелодию знаменитого рождественского гимна, а за калиткой их как бы подстраховывали взрослые; они тоже пели, и подпевала им скрипка.

Это была песня трех волхвов о Вифлеемской звезде (перевод приблизительно-условный):

«Мы восточных три царя, издалека грядем с дарами не зря, через поля, леса и горы, вслед за звездой, что плывет, горя.

О, дивная звезда, звезда ночей, в царственной красе пресветлой, на Запад, на Запад по небу иди, к свету волшебному нас приведи», – старательно пели детишки, при этом не забывая протягивать большую жестяную банку для сбора денег. На банке было написано, что деньги пойдут на содержание церковного приюта Святого Кристофера (хоспис) для безнадежно больных. С некоторых пор такие приюты знают уже и в России.

Но для детей это рождественское колядование становилось еще и праздником: многие из них были наряжены в плащи с золотыми бумажными звездами, в красные колпаки и короны. Видимо, эти малыши сами ощущали себя библейскими царями, несущими дары младенцу Христу. А скрипач был в красном костюме с большой ватной бородой, как Дед Мороз или Санта Клаус (то есть, святой Николай) по-здешнему.

«О, рождественская елочка, рождественская елочка, ты несешь нам чудесную весть. О, рождественская елочка, рождественская елочка, ты всем говоришь о рождении Спасителя, желаешь людям добра, а земле мира. О, рождественская елочка, рождественская елочка, ты несешь нам чудесную весть», – пели дети.

Но это же почти наша родная «В лесу родилась елочка»!

И подумалось мне, что ведь и у нас где-нибудь в глубине России, в трескучие морозы, утопая в глубоких снегах, все еще ходят ряженые в волхвов ревнители старины, и детишки носят кутью, и колядуют в январе, накануне русского Рождества. Но чтобы это случилось в Москве, у дверей моей квартиры, – это трудно представить.

Лондон – тоже столичный, избалованный (или измученный) научно-технической революцией и глобализацией экономики город, но тут, как в стародавние времена, Рождественская сказка сама приходит к вам в дом. Недаром шотландцы, несмотря на ощутимые холода, исстари отворяют настежь двери в Новогоднюю ночь. Они как бы выпускают из дома Старый год и впускают Новый, приглашая его к столу и к огню домашнего очага.

Не поймите все слишком буквально: на это отводится всего несколько минут, под бой курантов! Но и за эти мгновения сибирскую избу выстудить можно. Попробуйте, если не жалко дров.

Каким будет год грядущий – всякий раз загадывать трудно.

И все же, все же… Пока живу – надеюсь. Не помню, какой великий человек избрал это изречение своим девизом, но уж очень оно всегда приходится к слову.

А уж, тем паче, к Новогоднему столу.

«Зимний промозглый земной неуют…»

Зимний промозглый земной неуют,

в доме, в душе ль неполадки…

Дверь отворяешь – там дети поют

Рождественские колядки.

Нет ни морозов, ни снежных порош,

лишь хрусталь ритуального пенья.

А маленький самый, как ангел хорош,

и сияет его оперенье…

Звезды бумажные, шапки волхвов,

сласти – с ванилью, с корицей…

Все выпекалось десятки веков

в лоне британских традиций.

Душа на чужбине не станет нежней,

но и не ощерится дико…

«Богу виднее, где вы нужней», —

сказал, как отрезал, Владыко.

Как по мирским ни хлопочем делам,

все нам выходит боком…

А Родина разве – не Божий храм,

не всюду ли мы – под Богом…

Сны Веры Павловны

«Я помню, мы стоим на веранде с родителями и сестрой Ольгой, на четыре года старше меня, стоим и смотрим на сражение между военным кораблем и крепостью на другой стороне бухты, в Севастополе. Были взрывы и сполохи света, но я не помню, как корабль пошел ко дну, потому что моя няня Катя увела меня прочь. Этим кораблем был мятежный крейсер «Очаков», а год был –1905» (из книги Веры Марстранд «Та Россия, которую я помню»).

Да, Вера Павловна Марстранд, урожденная Омелянская, ровесница уходящего века… Во время нашей с ней беседы в ее доме на юге Англии ей шел уже девяносто девятый год. И совсем скоро она могла бы дожить до столетия. Но не дожила, к сожалению, совсем немного. Она племянница знаменитого русского ученого Василия Леонидовича Омелянского, академика-микробиолога, сотрудника академика Павлова. Хоть и провела она в Англии почти восемьдесят лет, но Россия оживает не только в ее книге, снах и воспоминаниях, а еще и на многочисленных полотнах. Вера Павловна – русский художник. Ее работы выставлялись в Лондоне и Торонто, в Гилфорде, Фарнхаме и Олдершоте. Она родилась в России, а жизнь провела в английской глубинке: муж ее был военным инженером, и они жили в маленьких гарнизонных