Авангард и психотехника - Маргарета Фёрингер

автор, – всякая человеческая деятельность объективно является организующей или дезорганизующей»[586]. Но это не означает, что «мы, люди, организаторы природы, себя самих», – нет, также и сама природа, и неорганический мир тоже являются организованными, а значит организующими[587]. «Организация» выступает здесь как бесконечный процесс, общий для всех форм жизни и способный выступать посредником как между идеями и опытом, так и между живыми и неживыми организмами, между людьми и вещами: «Так, исходя из фактов и из идей современной науки, мы неизбежно приходим к единственно целостному, единственно монистическому пониманию вселенной. Она выступает перед нами, как беспредельно развертывающаяся ткань форм разных типов и ступеней организованности, от неизвестных нам элементов эфира до человеческих коллективов и звездных систем. Все эти формы, в их взаимных сплетениях и взаимной борьбе, в их постоянных изменениях, образуют мировой организационный процесс, неограниченно дробящийся в своих частях, непрерывный и неразрывный в своем целом»[588]. Богданов привел примеры организованности всех областей жизни из самых разных естественных и гуманитарных наук и оправдывал свой подход его возможностями: поскольку возможно установить взаимосвязи между вещами из совершенно разных областей – это доказывает их единство, а значит это необходимо[589]. Этими взаимосвязями, порождающими или уничтожающими системы, являлись прямые структурные аналогии, соединения и разделения – так называемые конъюгации, ингрессии, дезингрессии и границы[590]. С их помощью Богданов препарировал мир, чтобы на следующем этапе снова слить в одно целое, синтезировать его в «действительное единство организационных методов», в некую метанауку, которая «в своих методах с абстрактным символизмом математики соединяет экспериментальный характер естественных наук»[591]. Говоря упрощенно – раз присутствуют взаимосвязи и различия между разнообразными множествами, значит, должны быть и общие методы. Как эти общие методы можно обнаружить, Богданов подробно объясняет в предисловии к немецкому изданию «Тектологии» 1926 года: «Задача сводится к минимальному числу наиболее повторяющихся элементов; из нее выделяются и отбрасываются многочисленные осложняющие моменты; понятно, что решение этим облегчается; а раз оно получено в такой форме, переход к более частной задаче совершается путем обратного включения устраненных конкретных данных»[592]. В результате появился управляющий механизм, который во всех процессах и научных дисциплинах в отношении всех веществ и идей приводил к наиболее общей степени организации: «Если система равновесия подвергается воздействию, изменяющему какое-либо из условий равновесия, то в ней возникают процессы, направленные так, чтобы противодействовать этому изменению»[593]. Есть ли, однако, назначение у этих самых процессов, имеющих отношение к возможным и реальным задачам, если последние выступают в качестве организационных?

Одним из организующих факторов тектологического метода являлся возраст. Богданов описал его в самостоятельной главе второго издания «Тектологии» 1917 года как «жизненно важный частный вопрос»[594], который, в отличие от всех остальных разделов, служил не иллюстрацией метода тектологии, а представлял собой пример ее практического применения. Если старость «есть частный случай общего организационного факта – противоречий системного расхождения, то вопрос может быть поставлен и тектологически»[595]. Таким образом, чтобы тектологически восстановить состарившийся организм, необходимо найти метод соединить организованные и дезорганизованные начала таким образом, чтобы добиться позитивного движения. Богданов обнаружил это соединение в конъюгации – понятии, позаимствованном им из биологии. Наряду с половыми конъюгациями он употреблял этот концепт и в смысле прямых физиологических конъюгаций, то есть пересадку органов и тканей, к которым относил также и инъекции кровяной сыворотки, и переливание крови[596]. Таким образом, Богданов в тектологии отводит центральное место обменному переливанию крови как практическому применению своей универсальной теории, и это практическое применение и становится оправданием ее существования: «Перенесение методов вполне объективно и непреложно доказывает возможность их развития к единству, к монизму организационного опыта»[597].

Монизм организационного метода отразился, с одной стороны, в широком наборе разнородных источников, из которых Богданов черпал подтверждение своим мыслям, а с другой стороны – в дисциплинарном разнообразии его деятельности: философии, политике, литературе, физиологии и искусстве[598]. При этом медицинская экспериментальная деятельность Богданова остается недооцененной, за исключением его заслуг как основателя до сих пор действующего Института переливания крови[599]. Научная литература редко уделяет внимание взаимосвязям между различными областями деятельности Богданова, что приводит к переоценке некоторых его отдельных проектов или даже к ошибочной их оценке[600]. Универсалистские притязания Богданова, наоборот, приглашают исследователя к тому, чтобы изучать его отдельные проекты вместе, обращая внимание на их внутренние взаимосвязи. Только рассматривая весь комплекс деятельности Богданова, можно обнаружить те ключевые импульсы, которыми он руководствовался на практике.

Кеннет Майкл Стоукс относит системную теорию Богданова к традиции западного скептицизма и рационализма, прошедшей длинный путь от эпохи Просвещения до социальных наук XIX века – позитивизма, марксизма, дарвинизма и монизма. Последний особенно важен в вопросе экстраполяции тектологической теории на экспериментальную науку: от монизма она унаследовала представление о мире как единстве опыта и неотделимости духа от материи[601]. У мониста Эрнста Генриха Геккеля Богданов позаимствовал даже название своего главного труда, «Тектологию», которую тот определял как «науку образования организмов из органических индивидуумов разного порядка». Вслед за Вильгельмом Оствальдом он развивал тектологию как метанауку, призванную объединить все отдельные науки и исходящую из представлений о вселенной как о проявлении энергии в разных ее формах[602]. Отсюда происходит широкое применение им понятия трансформации и убеждение, что в обществе царствует энергетический императив – тратить как можно меньше энергии[603].

У Оствальда, пользовавшегося в то время популярностью среди русских ученых, прослеживаются идеи, которые могли повлиять на развитие у Богданова интереса к рационально организованным обществу и науке и приведшие последнего к системным представлениям, соединившим его мировоззрение с верой в тейлоризм и физиологический гомеостаз[604]. Последний особенно важен для понимания экспериментов Богданова по переливанию крови и позволяет говорить о Клоде Бернаре, оказавшем значительное влияние на Ивана Павлова, как об идейном предшественнике Богданова[605]. Идеи Бернара не раз подвергались механистическим заимствованиям в России, а в лице Богданова он нашел последователя своих собственно холистических убеждений, в центре которых находилась теория milieu intérieur (то есть внутренней среды). Эта теория исходила из убеждения о наличии равновесия между внутренним миром человека и окружающей его средой, поддерживаемого автоматической регуляцией в человеческом теле жидкостей, газов и нервов, благодаря чему любое внешнее вторжение или влияние может быть снова сбалансировано[606]. Если это постоянство сохраняется и внутренняя среда нарушается только в отдельных местах и ненадолго, тогда как все остальное остается под контролем, то это значит, что все точные и отрегулированные процессы, протекающие в живом существе, доступны для понимания. Богданов же не только понимал человеческий организм через его внутренние механизмы регуляции; он делал нечто гораздо большее: он нашел практическое применение этому пониманию, достигнув при помощи обменного переливания крови осуществления обмена между несколькими внутренними средами, способного уравновесить и защитить одновременно многие организмы от негативных внешних вторжений. Остается только выяснить: от какого рода внешних вторжений Богданов старался себя защитить? Не от тех ли самых, что вынудили главного героя «Красной звезды», пришедшего в отчаяние от противоречия «между моей внутренней жизнью и всей социальной средой, на фабрике, в семье, в общении с друзьями», исчезнуть в конце романа?[607]

Для того чтобы осознать политические, социальные и философские проблемы Богданова, а также оценить его находчивость в области методологии, необходимо рассмотреть в связи с этим взгляды еще одного немецкого ученого – Карла Маркса. Русский социалист Богданов объединил в своем мировоззрении марксистскую теорию социальных