Последняя капля слезы - Габдулла Мухамедгарифович Тукай

горда. –

Вам, нижним, жалким, до меня не дотянуться никогда!

Но люди лестницу в саду перевернули, как на грех, –

Была ступенька наверху, а оказалась ниже всех.

Неведомая душа

Питаю к людям ненависть порой,

Родится скорбь из ненависти той.

Подспудно в сердце горестном созрев,

Отравой в душу проникает гнев.

Обман изведав и печаль утрат,

Израненное сердце копит яд.

И с каждым мигом становясь лютей,

Идёт войной на мир и на людей.

Отчаянье, сомненья – там и тут

На клочья душу немощную рвут.

В безверье, в гневе я вперёд гляжу,

«Всему конец, всему конец!» – твержу.

Твержу: «Любовь из мыслей изгони –

Ей на земле нет места искони!»

Тут выступает разум трезвый мой,

Веля поверить истине прямой:

«На мир земной взглянуть попробуй вновь –

Ведь не совсем погасла там любовь.

Есть утешенье в этом мире зла,

Оттуда святость не совсем ушла.

Весь этот мир есть колыбель святых,

Но этот мир – он и могила их».

Не верит сердце разуму; оно

Всё той же ярости слепой полно.

Но той порой, как в сердце гнев кипит

И ничего в нём, кроме злых обид,

Неведомая в мире есть душа,

Она живёт, лишь благостью дыша,

И, человечность олицетворив,

К себе сзывает всех, кто несчастлив.

В часы бесед нет слов её теплей,

Раскрыт пред ней тайник души моей.

Ясней душа – как бы Исы она

Прикосновением исцелена.

Слова неведомой – росистый куст,

Зефир – дыханье благосклонных уст.

Случайно ли коснусь её одежд, –

Вскипает сердце радостью надежд.

Как будто ангел, в таинстве святом,

Его коснулся ласковым крылом.

Рекою слёзы проливаю я,

Сомнений путы разрываю я.

И вот, избыв проклятия печать,

Льёт сердце вновь любовь и благодать.

Последние слёзы

Любовью тайной укрощён, весь я сгораю, как трава,

А было время, был и я сильнее и смелее льва!

Судьба и счастье шли всегда желаниям наперекор.

И демон бы не снёс того, что я сносил до этих пор.

Ты вздрагиваешь, как дитя, при каждом восклицанье «ай!»,

Довольно, сердце, перестань! Но слёзы льются через край.

Пускай на землю упаду, любовью тайной опалён:

Так хочет милая. Умру. Её желания – закон!

Четыре времени года

Кончилось время

Снега и льда.

Берег реки

Затопляет вода.

День удлиняется,

Ночь убывает.

Как это время,

Скажи, называют?

(Весенние дни)

Тучные нивы,

Солнце печёт.

Пот по усталым

Лицам течёт.

В поле – жнецы,

В поле – косцы.

Прошу, объясни,

Что это за дни?

(Летние дни)

Поля опустели,

А ливни – рекою.

А это, скажи мне,

Время какое?

(Осенние дни)

Река подо льдом,

Всё бело кругом,

Метелица вьётся…

Как время зовётся?

(Зимние дни)

Сон

(Из Гёте)

Однажды мне приснился странный сон:

Как будто я взошёл на шахский трон.

Ужели прежде я поэтом был?

Ужели я стихи слагал, влюблён?

Склоняя венценосную главу,

Возлюбленную я к себе зову:

«Ты мне ответь, полюбишь ли меня,

Как прежде горячо, как наяву?

Вокруг меня стоят войска стеной,

Все взгляды обратив к тебе одной.

Ответа жду, дыханье затаив.

Меня любви и счастья удостой!»

Но в этот миг прервался странный сон.

Поэт проснулся, горем удручён.

Стеснилась от тоски его душа:

«Эх, злобная судьба! – воскликнул он. –

Сна не вернёшь. Судьбе не прекословь»,

И юноша развеселился вновь:

«Пусть я лишился трона – не беда!

Ведь сохранилась прежняя любовь».

Разбитая надежда

Я теперь цвета предметов по-иному видеть стал.

Где ты, жизни половина? Юности цветок увял.

Если я теперь на небо жизни горестной смотрю,

Больше месяца не вижу, светит полная луна.

И с каким бы я порывом ни водил пером теперь,

Искры страсти не сверкают, и душа не зажжена.

Саз[42] мой нежный и печальный, слишком мало ты звучал.

Гасну я, и ты стареешь… Как расстаться мне с тобой?

В клетке мира было тесно птице сердца моего;

Создал Бог её весёлой, но мирской тщете чужой.

Сколько я ни тосковал бы в рощах родины моей,

Все деревья там увяли, жизни в них нельзя вдохнуть.

И её, мою подругу, холод смерти погубил,

Ту, которая улыбкой освещала жизни путь:

Мать моя лежит в могиле. О страдалица моя,

Миру чуждому зачем ты человека родила?

С той поры, как мы расстались, стража грозная любви

Сына твоего от двери каждой яростно гнала.

Всех сердец теплей и мягче надмогильный камень твой,

Самой сладостной и горькой омочу его слезой.

Грусть

Грязью, ложью, суетою мир наш внутренний богат.

Наполняют наши будни или подлость, иль разврат.

Поражаемся, когда мы на