Последняя капля слезы - Габдулла Мухамедгарифович Тукай

нет радости в таком пути,

И ноги ноют, как на грех, отказываются идти.

А призрак счастья манит вдаль и властно требует спешить…

Но средь ошибок и потерь я всё ж познал, что значит жить.

Жить – неустанно мир творить, искать, труда не прерывать

И в прилежании своём позора лености не знать.

И каждый должен жизнь пройти по самой трудной из дорог,

Творцу, народу своему исконный возвращая долг.

Я счастлив тем, что я могу идти по этому пути,

Ведь самый верный в мире – он! Я только им хочу идти.

Но если вдруг устану я, запнусь, уже готов упасть,

Разочарованно вздохну, на полпути остановясь,

Я тотчас вспомню светлый класс, своих наставников, друзей

И к школьным дням помчусь стремглав на крыльях памяти моей.

Вновь о «неволе» школьных лет тоской душевною горю;

«Зачем я вырос, стал большим?» – с тяжёлым вздохом говорю.

Зачем мой школьный мир святой далёк, вздыхай иль не вздыхай?

Зачем я больше не Апуш, зачем зовусь большой Тукай?

Отчаяние

Скорее плоть покинь, душа, и в небо улетай опять!

Глухой реакции пора вернулась в этот край опять.

На мир, испорченный вконец, о солнце, больше не свети!

Стань кругом чёрным, закатись, не сей живую благодать!

Весну почуяв, о цветы, головок не тяните ввысь!

Дотла сгорите! Вся земля – отныне выжженная гладь,

Исчезни, дружба, навсегда! Исчезни, верная любовь!

Не край Фархада и Ширин, здесь ад, где грешникам страдать!

Ты, острый ум, работу брось, напрасно ты рождён на свет!

И ты, настойчивый талант, впустую сил своих не трать!

И вам, болезни, на земле уж делать нечего теперь!

Болезнь реакции на всём свою поставила печать.

Вы руку тянете, рабы, о справедливости моля,

Но до скончания веков свободы вам придётся ждать.

Веселье, музыка и смех пускай исчезнут навсегда, –

Землёй стенаний стала ты, земля, о благостная мать!

Отныне лги, моё перо, тумань глаза и вздор мели!

Возможно ль на такой земле стихи правдивые слагать?!

Сожаление

Знал давным-давно я: с виду хороша,

Может быть гнилою изнутри душа.

Как же я с дороги в сторону свернул?

Как же святотатцам руку протянул?

Как же пред собою лицемерил я?

Зубоскальству снова вдруг поверил я?

Почему, влюблённый в солнечную ширь,

Я увяз во мраке, словно нетопырь?

Почему остаться в стороне не мог,

Как звезда на небе, чист и одинок?

Ну а что бы сталось, сделалось со мной,

Там, вдали от мелкой суеты земной?

Там, вдали от мира, долго б я горел,

Чтоб потом погаснуть Бог мне повелел.

Не уйти из плена. Вечно будет так.

Нету, нету света – безысходный мрак.

Только лицемеры с четырёх сторон,

Ни луны, ни солнца – чёрный небосклон.

Обещал я много сделать дел святых,

Но во тьме кромешной мне не видно их.

Духота какая! Нечем тут дышать.

Что мне дальше делать, надобно решать.

Если хватит силы – мрак тюрьмы покинь,

А не хватит силы – сдайся, сдохни, сгинь!

О своеобразии

Когда о разных нациях мы судим,

Различную оценку мы даём

Природе стран, обычаям и людям,

Но сводим всё к одной черте потом.

Своя у каждой нации примета –

У той, мол, та, у этой, дескать, эта;

О турках говорим: «Храбры, дружны»,

О немцах кратко: «Вооружены».

Наш отзыв о евреях тоже точен:

«Они ловки и деятельны очень».

И вспомнив о китайцах невзначай,

Мы говорим: «У них чудесный чай».

Мы о французах слышим не впервые:

«Искусные, весёлые, живые».

И так об англичанине твердят:

«Он предприимчив и весьма богат».

А если о татарах речь? Тогда ты,

Слов не найдя, бормочешь: «Бородаты…»

Молодёжь

Плетётся мой народ шатающейся тенью, –

Не вспыхнув, гаснет жар в растущем поколенье.

В душе, что так вчера для общества пылала,

Теперь ни искорки – там только чад и тленье.

Где тот, кто сердцем чист и, преданный народу,

Пред золотым тельцом не преклонил колени?

Ребёнок на пути набрёл на побрякушку

И то, за чем он шёл, забыл в одно мгновенье.

Вот так и молодёжь: лишь золото увидит,

Скорей разбогатеть – одно у ней стремленье.

Торгашеством у нас писатель промышляет,

Едва он написал одно произведенье.

Как создана душа у этой молодёжи –

Ни крохи мужества, ни капли вдохновенья!

Как верим мы легко в бессилие народа,

Величие отцов забыв без сожаленья!

С народным знаменем мы вышли в путь далёкий:

Мол, не свернём вовек с пути освобожденья!

Упали мы, пройдя две-три версты, не боле:

«Не хватит, братцы, сил, пожалуй, и терпенья».

Лестница

Стояла лестница в саду, так тяжела и высока,

Что, вероятно, было в ней ступеней свыше сорока.

Хотя ступени все нужны и ни одной нельзя убрать,

Не хочет верхняя ступень себя с подругами равнять.

– Я наверху, а вы внизу! – им говорит она,